Каланте

Форум » Костюмерная » Каланте » Ответить

Каланте

Архонт: Ник: Каланте Желаемый диапазон внешности: раса любая, внешность скорее привлекательная, но не обязательно (мужчина не моложе двадцати лет) Желаемый диапазон амплуа: герой, любовник, мерзавец, царь, пророк, дурак Личное звание: <hr>человек 37 лет образ: Актер Прослушивание 1. Канону посвящается Ганзель и я частенько филосовствовали, уединившись в теплой каминной комнате, о том, что все это значит: о запутанных отношениях, капризах чувств, так легко переходивших в откровенные интриги. - Скажи, а Кел и вправду дьявол? – спросил он как-то. Я с трудом нашелся что ответить. - Я не знаю. Мы все ненавидим его, потому что он разбил сердце моего отца, когда бросил его. И уж конечно последнее чего хотела бы Козима, так это чтобы он тут оставался. - Бедняга Кел, - цинично заметил Ганзель – куда бы он не повернулся, дорожка вечно кривая. Конечно, я был тогда еще слишком молод и не опытен, чтобы разобраться в скрещениях этих тяжелых взглядов, каждый раз за обедом, или когда удавалось подсмотреть какую-нибудь случайную встречу в коридоре, когда люди вытягивались струнами в натянутой потуге вежливости и расходились, теряя на ходу маски и обнажая истинные мысли. Тогда я предпочитал бежать без оглядки, и лучше всего на чердак, от этих звериных морд. Однажды я спросил его, когда он принялся критиковать кого-то. Я уже не вспомню каков был к тому повод, или же его не было вовсе. На Каланте нападала иногда беспричинная ядовитость. “А ты сам, Кел, во что ты веришь?” “Мне все равно во что верить” ответил он “Я лишь предпочитаю остаться на стороне победителя, когда все это кончится”. Впрочем, молодое, щенячье любопытство быстро рисовало себе замки в прозрачном, горном воздухе нашего тихого имения, воображая черт знает что, и я думаю, что был склонен преувеличивать горячность происходивших тогда страстей, так что мое мнение об этом человеке навсегда осталось из разряда сказочных. 2. Этюд художника Едва щетина кисти коснулась холста, Лучано словно унесся в иное измерение - танец широких и мелких мазков, сплетающихся в различимый и понятный силуэт наблюдающего, сосредоточенного ребенка, поглотил все внимание, оставив на поверхности лишь краешек вежливости: - Джульетта? красивое имя... Рука перепачканная краской зависала почти неподвижно над раскрытым мольбертом, а пальцы вырисовывали стремительные, легкие линии юной наблюдательницы, едва успевая за внимательными глазами, выхватывающими из образа замершей девочки все больше лакомых подробностей: вьющаяся линия между гладким пергаментом кожи на лице и каштановыми кудрями, блестевшими на солнце, полускрытая этим шелковистым водопадом крохотная мочка уха... почему-то Лучано захотелось вдруг, чтобы ушки Джульетты оказались проколоты и украшены белыми каплями жемчужин, сверкающими в глубине голубоватых полуденных теней. Эта маленькая нота очень подошла бы образу знатной девочки с шейкой скованной крахмальным батистовым жабо, сверх которого рассыпались вот эти вольные кудри. Еще несколько смен кистей и пейзажная зарисовка приобретает типичный жанровый колорит в Монмартровском духе: аккуратная головка девочки в пене шатеновой волны и белоснежном платьице, в пустыне величественных фигур, взирая на них снизу вверх, как на божеств Пантеона. Забавно и непринужденно. Погрузившись в работу художник даже не заметил, что позабыл ответить на вопрос своей белокрылой вдохновительницы. Текли минуты, счетом уже за десять, и сколько бы их еще утекло, если бы не гудок раздраженного итальянского водителя на видавшем и более счастливые годы побитом Фиате: яростное требование своих прав вырвало Лучано из творческого порыва. Рука замерла, остановив на палитре замес следующего мазка... "покажу папе". Это стало бы худшим из возможных разговоров с художником - уж просьбы нарисовать-подарить сыплются на любого способного держать в руках орудие рисования, начинаясь от произнесенных просительно, стесняясь и алея щеками, до капризно-приказных, в стиле вынь-да-положь - если бы не божественное сочетание мелких и деликатных черт, да взгляд темных, с поволокой глаз в артистичном разрезе выпуклых, вылепленных выразительно и скульптурно век. Есть лица, которые манят. Их хочется рисовать: исследовать точеным кончиком карандаша, или мягкой, крошащейся, мажущей пальцы сангиной. Лица просящиеся на холст. - К сожалению я не могу дать тебе этот пейзаж, да и твой отец не разберет на нем, что это ты - слишком маленькая фигурка. Лучано посмотрел на девочку серьезно. В мозгу так и стоял парадный придворный портрет маленькой дворянки - парчовый кринолин с крохотным лифом на плоскую, не развившуюся еще грудь, высокая прическа зачесанных надо лбом волос убранных лентами и плетением, капли-жемчужинки в розоватых ушках, внимательный взгляд в самую душу. Модель идеальна - наберись смелости и пиши. 3. Смертный Ты никогда не устанешь мне повторять, как любишь меня, а я никогда не устану улыбаться тебе. Давай все оставим как есть. Миллион градусов по-Цельсию не испепелит наших чувств. Они проверенны временем, миллиардами лет. Не говори мне, что я – бог. Это не так. Но ты можешь просить меня о чем угодно. Хочешь клубнику со сливками? Я хотел бы слизать густые, белые капли с твоих доверчиво распахнутых губ. К чему тебе все это: сливовые кудри и душистые бедра, волнующие изгибы и томные взгляды? Я все равно любил бы тебя, ибо ты – моя неизбежность. Зачем ты смеешься? Нет, это не правда, я не могу пожелать кого угодно в этой вселенной, или даже во всех вселенных вместе взятых, у меня тоже есть свои принципы. Дождь стучит за окном. Это ты вызвал дождь, проказник. Знаешь ведь, как я не люблю эти меланхолические штучки. Это так по-человечески, глупый. Вот учу тебя, учу, а все без толку, ты продолжаешь цепляться за прошлое… а его нет, очнись, вокруг вакуум и миллиарды парсеков, а ты валяешься тут нагишом, с дурацкой книжкой про какого-то блондина, от которого не осталось и атома на атоме, и учишь меня жизни. Меня – первопричину всего сущего! Чокнутый. Ну да, сам виноват, всегда знал, что самая большая глупость на свете – влюбиться в смертного. Он странный… по большому счету я даже не знаю кто он. И есть ли он вообще. Наверное, все-таки, да. Все что произошло со мной потом, очень странно. Я вижу свои руки, тело, могу прикоснуться к своим волосам, и погладить нежную кожу… ведь я ушел очень рано, дряблость старости еще не протянула ко мне свои костлявые руки. Однако я не уверен, что я есть… А есть ли он? Скорее всего, да. Ведь я не ощущаю себя одиноким, значит, рядом со мной кто-то есть. Он позволяет мне проделывать удивительные вещи. Я могу создать вокруг себя что угодно, стоит лишь подумать об этом. Вот и сейчас я подумал о дожде. Как дома. Стук частых, тяжелых капель о жестяной подоконник пасмурным днем где-нибудь в середине сентября. Запах прелой травы и тумана. Я ощущаю его раздраженность. Естественно, все это ничего не значит для него, избалованного бесконечным разнообразием великолепных миров и далеких солнц, что он так любит показывать мне. Я понимаю его - так мать гордится своими детьми, но снова и снова я вызываю в памяти трухлявые ступеньки подгнившей лестницы: после смерти деда уже никто не следил за старым, покосившимся домом. Мне почему-то хочется верить, что я еще увижу его. Мне достаточно лишь пожелать, и он позволит мне и это, я уверен, но… я никогда не попрошу. Я просто не смогу потом… жить? Как странно, но я ведь и не живу. Иногда понимание ввергает меня в ужас. Пропасть. Какое-то кошмарное бесконечное падение, оно длится уже неизвестно сколько, а дна все нет. Лучше не думать об этом. Лучше что-нибудь простое и понятное. Может клубнику со сливками? Пожалуй. Принят

Ответов - 0

полная версия страницы