Форум » Вольные дороги » Трасса 60 » Ответить
Трасса 60
Кредис:
Ответов - 32
Вилли Ли: За выпуклым стеклом угадываются полукруглые своды подземелья, под потолком мерцают цепью туманностей желтые фонари, круглые, мохнатые, как шмели. Снаружи все подернуто размытым маревом, все неверно, зыбко,за потеками стекла. Впереди зазывно брезжит белое сияние. Позади нестройный рев и вой органных труб, требовательное улюлюканье ангелов. Фонари давно замерли, движение было всего лишь иллюзией - мелькание глазных яблок под веками - фаза быстрого сна. На зеркальце взад-вперед покачивается талисманчик: белая куколка, то ли рождественская невеста, то ли балерина с крышки музыкального ящика: марлевая пачка взбита пируэтом точеной ножки, улыбчивое пластиковое личико, пучок рыжего мулине с бисерным венчиком. За плечами - стрекозиные крылышки. Только в руке у нее не виноградный тирс, не жезл мажоретки - а... маленькая, не толще зубочистки, коса с фольговым лезвием. Взлохмаченная голова водителя опущена ниже плеч, пальцы впились в оплетку руля. Окна закрыты, "верх" машины поднят. Лобовое стекло запотело изнутри. Скользит капля. Куколка медленно поворачивается на нитке. Поблескивает лезвие косы. За окном слева маячит тень, остервенело молотит костяшками пальцев в стекло. Издалека глуховатый матерок. Водитель вскинулся, моргая, опустил стекло: - ... И убирай, к едреной матери свой катафалк, мудак - разноголосо гаркнула действительность. - Двадцать минут в заторе... - Он что там, помер? - Вызвать надо... Это не ангелы и не органные трубы - сзади наперебой сигналят автомобили, выстроившиеся в злобную очередь. Заснул посреди тоннеля. Слава богу, живой. Вон отсюда... Вверх по кроличьей норе. Первые километры он ни о чем не думал, следил за дорогой, слева и справа - зеленые луговины выгонов, желтые валики, скатанного машиной в рулет, как матрацы, сена. Ограды выгонов. Рекламные щиты. Посаженные по краям кусты ежевики и краснотала. Небо низкое, с быстрыми пасмурными облаками. Овсяная кислая морось дождя. Мерно гуляли щетки "дворников". Куколка-балетница раздражала, как ресница в глазу. Потом. Все потом. Как только представилась возможность, он свернул на проселок к бензоколонке и придорожному кафе. Остановился у обочины. Зябко поежился и зевнул, зашарил по карманам, вытянул пустую мятую пачку "Gitanes Brunes". Тьфу. И тут не везет. Холод собачий. Он через пуговицу застегнул расхристанную рубашку и жилет, натянул поверх мятый черный пиджак, когда-то "с претензиями" и вышел, разминая затекшие колени. Оглянулся на машину и разочарованно присвистнул. Прокатная развалюха с поцарапанным левым крылом - "пежо 207", 1993 года, цвета раздавленной гнилой вишни. Буду молиться чтобы это ведро с гайками не развалилось от стыда. Можно даже двери не закрывать - надо быть полным лохом, чтобы это угнать. Да и нет тут никого. Наручные часы стояли. На мокрой провинциальной вывеске кафе красовалась надпись: "Ромашки и кувшинки" Романтика с ботаникой... - затосковал он - Понятно. Кофе только растворимый. Зато улыбка и мухи на липкой бумаге бесплатно. В зале у окна сидел и ел сосиски почтальон, поодаль дорожный рабочий в желтой куртке и два сельских полицейских, похожих на Моржа и Плотника, резались в нарды. Девушка протирала свободные столики. На стойке мигал и фыркал помехами старый телевизор, сквозь шипение невнятно пробивались новости. Он сделал заказ, вынул из внутреннего кармана маленький атлас автодорог и притворился, что прикидывает маршрут. Костяшки пальцев были сбиты, в углу рта запеклась кровь, на брови - старый замусоленный пластырь, левая щека измазана тональным кремом неподходящего оттенка. Одежда жеваная, на голове - спутанная солома. Полицейские заоглядывались. Он закашлялся и , сам того не желая, состроил настолько невинное и благонамеренное лицо, что даже мухи на липкой бумаге перестали жужжать, а телевизор устыдился и выдал впервые за три дня четкую заставку прогноза погоды. Девушка поставила поднос с чашкой "эспрессо", сэндвичами из микроволновки и пачкой сигарет. - С вами все в порядке, мсье? - нехорошо подал голос Морж. Он приятно улыбнулся и кивнул - Спасибо, все о'кей. - Издалека едете? - спросил Плотник и так прищурил наметанный глаз будто вдевал нитку в иголку. - Так... - неопределенно отозвался он, сэндвич на вкус напоминал поролон с кетчупом и вялым луком. - А куда? - снова вступил Морж, - было непонятно это первичный допрос или провинциальному ажану просто приспичило почесать языком. Он тщательно жевал, выдерживая паузу. На самом деле его бросило в жар. Горло сдавило. Понятия не имею, куда. Быть того не может. Болен? Пьян? Нет...Надо срочно отвечать... - "Плотник" уже отодвинул стул, нахлобучил каскетку, собираясь подойти. Он с трудом проглотил кусок, зыркнул на разворот атласа, в голове отчетливо прозвучало: "и убирай отсюда свой катафалк"... "Бинго! Вспомнил! Ну конечно же! Он ответил полицейскому, но в этот момент мимо открытых окон кафе протарахтел мотоцикл без глушителя - в треске потонули его слова, впрочем "Плотник" все что нужно расслышал, переглянулся с напарником и состроил казенно скорбную мину, козырнул: - Прошу прощения, мсье. Примите наши соболезнования... Очень, очень жаль. - А уж мне как жаль. - вторил, сопя Морж, - Бог дал, Бог взял - неожиданно проскрипел почтальон. - Все там были. Он расплатился, взял на вынос полторашку минералки и убрался от "Ромашек и кувшинок" сколь возможно поспешно. Ну куда ни плюнь - легавка бдит. Медом я им что ли намазан. Зануды. Сельская трасса в будний сентябрьский день была почти пуста, тарахтелка молочника и пара на мопеде не в счет. Закуривая, он мазнул взглядом по синему щиту с белой стрелкой и надписью: Сен-Жак 50 км. Он старался не гнать, включил радио - отдаленная неразборчивая попса и досадное шипение "белого шума", покрутил настройку, легче не стало, ну пусть хоть так. А то в сон клонит. У обочины ярко мелькнул тыквенно-оранжевый рюкзак, положенный прямо на насыпь, его хозяин вскинул руку в обычном жесте хичхакера. Косо сыпал дождь, кожаная байкерская куртка лоснилась от влажности, вполлица́ - зеркальные темные очки. Он, бездумно проехал мимо. А собственно, почему бы и нет? Один раз уже закемарил, а так за трепом время скоротать самое милое дело. Он сбавил, дал задний ход и затормозил. Открыл дверцу, мотнул головой на место рядом с водителем, мол, садись, потом разберемся. С дороги по осеннему пахнуло мокрой травой. Только когда хичхакер подошел ближе, он понял, что перед ним - девушка. На нее, как и на ту официантку в кафе он уставился с недоверием, как ребенок в зоопарке на жирафа, или простак на диковинку. Ну надо же.... Кажется, сто лет не видел живую женщину. Дожил. - Вам куда? Я до Ренна, а там на Лаваль и Ле Ман. - он лениво потянулся и выкинул окурок в окно.
Алексис: Сегодня наконец пришла осень: небо стало другим, земля пахла уже по-особому, пошел дождь. Не хотелось двигаться и существовать. Рассеяться в пейзаже. Водяными каплями, перламутровой дымкой зависнуть над полем, впитаться в листья, в теплые у сердцевины соломенные скатки, в переспелую траву, в землю. Сидеть под деревом, грызть сухой безвкусный стебелёк – горечь и сладость испарились в лето. На коже и на одежде оседают влажные запахи: сена, шершавой коры, шиповника, грибов, парного молока, дождя и воспаления лёгких… Проигрыш из телешоу «Кто хочет стать миллионером». Софиты на круглый подиум. Нестройное дыхание зрителей телеколизея. Улыбчивый как манекен ведущий. Мокрое от напряга, а не от дождя лицо счастливчика. A: Перенести на ногах. B: Заработать осложнения. C: Проваляться в больнице. D: Вернуться домой. Не забывайте, у Вас ещё осталась подсказка: «Звонок родителям». Хрен вам. Я забираю деньги. Девушка поднялась с земли, отряхнула джинсы и плотнее запахнула куртку. Чтобы заболеть прямо сейчас, надо было ещё постараться. Но разыгрывать возвращение блудного сына перед maman и papa в планы Алекс не входило вообще. Значит мы будем себя беречь. Чувство противоречия, как ни странно, иногда неплохо заменяет инстинкт самосохранения. Какое ребячество. Впадаешь в детство. Ха! Поздно спохватилась. Паузы в пути, разбавленные внутренними диалогами и даже полилогами на много часов. Чувство реальности вместе с ощущением времени остались где-то между страниц семейного фотоальбома из которого сухие твёрдые пальцы выдирали карточку за карточкой. «Тяжело пережить двоих детей», – пояснила Элизабет Шелли, официально психически здоровый человек, без амнезии и с IQ Оксвордского профессора. Уже месяц, когда по домашнему телефону кто-нибудь спрашивал Эдгара, она вежливо отвечала: «Простите, здесь нет человека с таким именем. … Ничем не могу помочь. До свидания». Затем опускала старомодную трубку с золотыми ободками на рожки аппарата, возвращалась в столовую и раздражённо сообщала своему мужу: «Опять ошиблись номером. Я думаю, нам всё-таки стоит обратиться в телефонную компанию». Артур Хьюдж Мартин Джонс II, в шестьдесят с лишним лет не знакомый ни с демократичным мистером Склерозом, ни с благородными господами Паркинсоном и Альцгеймером, поднимал взгляд от разворота «The Times» и уверенно возражал: «Мы не будем менять номер из-за каких-то маргиналов». Элизабет поджимала губы и бралась за изогнутую тюльпановым стебельком ручку фарфорового чайника, чтобы без спроса подлить Алексис чёрного настоя от которого неправдоподобно резко пахло гвоздикой. Пить это каждый день было уже невозможно. Но именно такой чай любил Льюис. Старшему из детей миссис Шелли сейчас было бы уже тридцать семь. Льюис умер пять лет назад, но каждый в семье обязан был помнить, что он любил чай с гвоздикой, лакричные леденцы, лавандовое мыло, бежевые гардины в их гостиной, венгерских гончих, пиджаки в мелкую клетку, трансляции поло на TV и Хью Лори в сериале про Дживса и Вустера*. Мать сыпала в чай говоздику из ручной меленки, педантично покупала только лакричные леденцы, раскладывала на полочки в ванных только лавандовые мыла, ни под каким видом не собиралась менять шторы в гостиной, громко и часто мечтала завести гончую, а так же очень сердилась, когда кто-то из оставшихся детей отказывались носить клетку или переключал канал c нужной передачей на что-то более интересное. Правда, как только в семье узнали, что Эдгард гей, «Дживса и Вустера» расчётливо и оперативно заменили «Доктором Хаусом» – там нет гомосексуалиста Фрая. Кажется, диски с записью юмористического шоу полетели в мусорный контейнер даже раньше, чем отец выгнал Эдгарда из дома. Но девушка не могла поручиться за последовательность. Те дни прокручивались в памяти как странно смонтированный фильм. И каждый раз это был новый вариант: одни кадры вырезали, другие добавляли, меняли местами сцены и по-разному микшировали звуковую дорожку. От количества повторений всё равно уже подташнивало. Надо было двигаться дальше, не только во времени, но и в пространстве. Алексис вышла на обочину, бросила рядом рюкзак и приготовилась ждать. Не самое удачно время и место для ловли колёс, но тут уже как получилось. Сейчас отыгрывать назад, и сходить на оживлённом перекрёстке было поздно. Влажная прохлада как раз начала пробираться под косуху, когда в дождевой дымке на дороге показалось авто. Путешественница вскинула руку. Видавший виды «пежо» покатил мимо, но через сотню метров тормознул и сдал назад. Другого приглашения уже было не надо. Девушка сунулась к распахнутой двери. - Салют! Спасибо, что остановились – погода не располагает к пешим прогулкам, - она улыбнулась. – Ле Ман? – возможная попутчица на секунду задумалась, видимо вспоминала карту, а на деле спешно оценивая мужчину в салоне. Водитель, как и его авто, имел вид… несколько подержанный. Даже более чем. Подпорченное несвежими ссадинами располагающее лицо. Но судя по всему кристально трезв и не с похмелья. Странно не это. В таких потёртых машинках обычно рассекали цветные эмигранты или опрятные пенсионеры, а не мятые ребята в мятых же пиджачных тройках. Это показалось забавным, неправильным и подозрительным. «Хорошие умненькие девочки не садятся в машины к мужикам с битой рожей», – внутренний голос фальшиво передразнил интонации миссис Шелли. Собственно это и было решающим аргументом. – Прекрасно. Сейчас для меня, чем дальше от побережья – тем лучше, – говорила она живо с почти незаметным островным акцентом. – Так что, если позволите, составлю компанию. Алексис подождала, пока с пассажирского места уберут початую бутылку минералки и что-то совсем непонятное, замотанное в бинты. Импровизированная мумия прямоугольного предмета. Который чем-то напоминающий пасечную рамку с сотами, закутанную в полотенце, из которой протёк мёд. Только мёд бы так и закапал дальше, а это жёлтое словно засохло. – Не приклеюсь к Вашему сидению? – полушутя спросила девица, но забираться в салон начала раньше, чем получила ответ. Свой рюкзак-стоп-сигнал она пока устроила в ногах. Первым делом, девушка стащила с лица запотевшие очки и пальцами постаралась уложить чёлку. От дождевой влаги её темные волосы начинали заметно виться. В машине пахло старой автомобильной химией, сигаретным дымом и чем-то неопозноваемым. Отведя с лица волосы, хичхакер обернулась к водителю. На секунду Алексис стало не по себе от странного взгляда. Поэтому она снова улыбнулась. У серо-залёных глазах девушки было чуть настороженное выражение. Крепкий блондин. Не нордический красавиц, вместе с тем обладатель правильных и мягких, но не «потёкшие» черты лица. Во всём какая-то невизуальная округлость. Обтекаемость движений, манеры держаться. На самом деле шар – идеальная аэродинамическая форма. А ведь если бы не следы побоев и потрёпанность, то облик подобравшего её был бы весьма располагающим. Чистое обаяние на сто из ста… если бы не взгляд. - Лекс, - представилась на американский манер и неожиданно протянула руку для пожатия. ______________________ * Jeeves and Wooster – комедийный сериал с Хью Лори и Стивенном Фраем в главных ролях. Кинопоиск
Вилли Ли: Он, услышав слова попутчицы, перевел взгляд на вещь на сидении рядом с водительским, поморщился брезгливо, будто ему нужно было взять голыми ладонями ломоть протухшего сала. Но решился, взял забинтованную доску, тиснул ее назад, незаметно для самого себя отер пальцы о штаны, будто могла остаться пахучая мастика. Доска была очень холодна. И он этому не удивился. Ответил на рукопожатие. Ладонь широкая, горячая и сухая. Только подушечки пальцев холодные будто тронул сухой лед в тележке мороженщика. Смешная девчонка... Был такой фильм. Попутчица ничем не напоминала носатую Барбару Стрейзенд, но то ли островной легкий, как дробленая перчинка на кончике ножа, акцент напомнил, то ли осень голову вела и все не туда, а "оттуда", но так и приклеилось сразу это "Funny Girl", что он почти ждал, что она представится "Фанни", но нет - короткое "Лекс" Дура Лекс сед Лекс... Девушка прихлопнула дверцу. Тронулись. - Ле Ман славный городишко. Бывал там как-то на "Формуле - 1", тихое место. Средние века и хай тек. В округе полно хостелов, знаю пару приличных. Ему подспудно нравился и акцент и завившиеся колечки волос на лбу попутчицы, ощущение спокойное, ранняя осень, будто гроздь черноплодной рябины раскусил - вяжет. Студентка? Не знаю... Он прибавил скорость. Балетная деточка-талисманчик с косой укоризненно дрыгнулась на зеркальце. Вот тебя то мне и надо, чертова кукла-поганка. Он отнял руку от оплетки руля и одним жестом содрал украшение, тиснул в бардачок. Приглушил звук шипящего радио. И тут до него дошло: она назвала имя. Ответ очевиден. Правило дороги, хоть придумай, но представься в ответ. Он настолько растерялся, что аж задохнулся. Одежда показалась старой и неудобной, будто с чужого плеча, тут по шву трещит, там морщит, пуговицы будто вшиты заживо в кожу, давят. И когда я только успел враспор прибавить? Улыбнувшись как перед фотографом, который сказал бессмертное "Чиииз", он легко перекинул оранжевый рюкзак девушки на заднее сидение, инстинктивно стараясь не тронуть забинтованную "вещь", неприятную, как синяя ампутированная нога с костным спилом. эй, начальник, я не понял, я не знаю как меня зовут? Том Сойер? Оззи Осборн? Филипп Траум? Суини Тодд? Нет такой буквы в этом слове. Не угадал, не угадал. Он приосанившись, будто в шутку мазнул левой ладонью по туго обтянутому жилетом круглому брюху - снизу вверх, до внутреннего кармана пиджака. Сделал вид, что не отрывая взгляда от разметки трассы, нащупывает пачку сигарет, потянул. Под ноги на резиновый коврик шлепнулась бордово-красная книжечка паспорта с золотым гербовым тиснением :"Europese Uniе. Koninkrijk der Nederlanden" Он быстро подобрал паспорт, сделал вид, что перелистнул просто так на первую страницу с биометрией и фото, и убирая, просиял, чуть хрипловато и сдавленно произнес с легкой запинкой: - Очень приятно, мадемуазель. Меня зовут... Вильям Ли. Можно просто Вилли. Хотите пить? Вы давно под дождем стояли? Если что, тут полно забегаловок... Мимо проплыла узкая табличка на стандартной бетонной коробке одноэтажного кафе : "Кувшинки и ромашки. Bad & Breakfast " Да сговорились они что ли, укурки... Он едва сдержался, чтобы не сказать это вслух. Взамен произнес, с напускным равнодушием, проведя пятерней по волосам от лба до затылка - Вы дальше вглубь страны или как получится? Оранжевые пластиковые конусы "дорожные работы" Авто дернулась на рытвине, Вилли Ли, колыхнувшись, подпрыгнул на сидении и неожиданно легко рассмеялся. Он привыкал к имени, как разнашивают новые ботинки. Сквозь помехи в новостной ленте (16.30)по авторадио прорывалась бойкая скороговорка дикторши. "Президент Республики Сеголен Руаяль на брифинге категорически высказалась против ратификации договора о поставках газа..."
Алексис: Её ладонь прохладная и ещё влажная от воды, снятой с волос. «Надо было вытереть руки, а то это совсем по-хамски». Стало неловко и как-то липко. Хотя француз этого будто и не заметил, а продолжил развивать тему поездки в Ле Ман. Так, полёт нормальный… надо продолжать. Ну не молчи же, Алекс! Всё ведь удачно складывается. Он любитель гонок и просто славный малый. Ведь так? Ну не повезло немного парню – поздоровался с косяком или там поскользнулся (три раза на одном месте). Какая глупость… - Отлично, значит мне повезло в Вами уже дважды. Она смешно заправила конец чёлки за ухо, так словно на самом деле не знала, как обращаться с такой прической. Беспорядок на голове Лекс был такого рода, какой либо устраивают за большие деньги у престижного стилиста, либо получают случайно, наскоро обкорнавшись канцелярскими ножницами. При всех других раскладах получается нечто более пристойное. Попутчица поглядывала то на гуляющие по стеклу «дворники» и подвеску-феечку на зеркале заднего вида, то на водилу. Девушку смущало, что фантазия пасовала, сложно было сделать предположение о профессиональной принадлежности и социальном статусе попутчика. Но от желания расставить всех по полочкам в системе общественных ценностей ощутимо попахивало одеколоном профессора Джонса. В конце концов, Алексис ещё в начале пути уяснила для себя, что кто есть кто на дороге – по большому счёту не важно. Есть города и движение от оазиса к оазису, ничего не значащий трёп про который попутчик забудет через полчаса, пятьдесят километров, пару литров бензина и ещё пару сигарет спустя. Француз зачем-то сорвал с зеркала побрякушку. Так хозяин дома, увидев на пороге гостей, спешно запихивает в тумбочку развешанные по дверям стиранные подштанники. Мужчина широко улыбнулся, продолжая спешно наводить в салоне порядок. - Да оно не мешает… – запоздало запротестовала Лекс, когда рюкзак отправили на задворки. Ну в конце концов, им ещё ехать и ехать. Девушка поёжилась в необъятной куртке – влажная верхняя одежда неприятно холодила. Поэтому Алексис предпочла косуху снять и отправить следом за рюкзаком. Под курткой на ней была тельняшка в чёрную полоску с неимоверно растянутым воротом. Девушка раскатала рукава от локтя – почти невидимые волоски на руках стояли дыбом. Она снова отвела с лица челку. Упс. А она упустила тот момент, что водитель ещё не представился. Гм… Выходило, что никакой он не француз. Вильям Ли. Совсем удивительно. Новые детали только ещё больше сбивали с толку. - Очень приятно, - она улыбнулась. На этот раз и глазами. – Вы не это искали, Вилли? – когда книжечка паспорта исчезла в кармане, девушка протянула Ли его же сигаретную пачку, которая всё это время лежала на «торпеде» авто. - Я в норме, просто не повезло с погодой, но не стоит из-за этого задерживаться. Я же никуда не тороплюсь и мне действительно не принципиально, куда именно двигаться. Но по побережью я уже помоталась достаточно. Она смешливо сморщила нос, когда машину подбросило на ухабе. От мужчины снова повеяло «округлостью».
Вилли Ли: Опаньки. «Накрыло». Так бывает, когда в предсонье тело дергает судорога, и отчетливо понимаешь, что в запертой темной и холодной комнате без окон, ты не один. Взгляд в ямку под затылком, ледяное прикосновение, тонкий издевательский звон стеклянного колокольчика, безголовая тень в зеркале за спиной. Часто ли человек в суете будней или наедине с самим собой вспоминает свое детство или имя, группу крови или как в девять лет назвал черепаху, ту самую, подарок дяди Карла на Рождество, ну которая жила в обувной коробке и сдохла перед пасхальными каникулами? Какой дядя Карл? На хрен черепаха? Я не помню, как меня зовут. Пять минут назад я прочитал собственное имя и оно для меня пустой звук – окликнут на улице – не обернусь. Вилли Ли вел «на автомате», глаза расширились и остекленели. Досадное, как заноза чувство, которое знакомо каждому, кто забывал название автора любимой книги или фамилию коллеги – вылетело из головы, вертится на языке, саднит, вьется, в руки не дается, выскальзывает, как обмылок из мокрых пальцев, еще чуть чуть – и должно всплыть... оно? Нет. Абсурд. Ведь есть же чудики, которые даже части тела обзывают. Сколько раз слышал от дураков по пьяни «мой нахал», мой «бигбен» (не льсти себе, подойди ближе). Была у меня в Бостоне одна блондинка-фантазерка, так она свою левую грудь называла «Труляля», а правую «Траляля». У нее даже интимная стрижка на лобке была в виде кошачьей круглой головы с ушами «Почеши мою чеширскую киску»... Миниплатье голубое, белый передник, синяя лента на волосах. И звали ее Элис. Ценная, а главное – уместная информация, спасибо тебе дорогая кора головного мозга. Их обогнала белая крытая фура - на задней двери мультяшная коровья морда и названием фирмы "Matricária& Nymphaéa". Он наконец щелкнул зажигалкой и, затянувшись, выдал, будто упражнение из самоучителя (закрепляем пройденное, включаем лингафонный курс). - Меня зовут Вилли Ли. Я еду в Лион. Я должен успеть на похороны.
Алексис: Вилли уставился на дорогу. Повисла пауза. В горле было сухо и Алекс воспользовалась предложением – взяла бутылку минералки с намерением сделать пару глотков, как вдруг… Леон. Похороны. Вода потекла по подбородку. Девушка закашлялась и хрипловато, но как-то слишком бодро брякнула: - Соб-болезную! И очумело то ли от неожиданной новости, толи от собственных слов, уставилась на водилу. Какой там сферический аэродемонизм... нет... аэродинамизм – видок у мужика был такой, что захотелось как минимум на ходу открыть дверцу авто и сигануть в кювет, а то и требовательно проорать в астрал: «Остановите Землю! Я на одной планете с этим психом никуда не поеду!»
Вилли Ли: Мастерство не пропьешь, не прогуляешь и не закусишь, как горькую таблетку шоколадной бомбошкой. Вилли Ли или? (ну ладно, ладно, уговори-ли, так и быть, на крайняк сойдет, без или и либо) заметил смятение на лице попутчицы и, посигналив фуре, ловко обошел ее на повороте. Готовность номер один, тишина в студии. Прямой эфир. В голос невольно вернулись бархатные телевизионные нотки, «эээ, дамы и господа, я рад приветствовать вас снова в нашей студии...» Вилли, как яичницу, с пылу с жару сварганил на физиономии фирменную с «ямочками» седативную улыбку №3 «не парься,honey, я мистер Ол Райт, или капитан Психическое Здоровье» - Благодарю Вас, Лекс. Вы очень добры. Я действительно прикинул кратчайший маршрут через Ле Ман, а там дальше – Тур, Шатору, Невер, Мулен, Макон – Лион. Выучил, как формулу. В Ле Мане мы будем часа через полтора-два. Прогресс – у него даже перестала дрожать неловко поставленная нога, частично вернулась прежняя вальяжность. - Собирался спешно. Машинка прокатная – он кивнул на квитанцию и начал гладко, как по шелку, врать, - скончалась тетушка по матери. Луиза Мартен. Святая женщина. Я любил ее, как сорок тысяч племянников. Он прилично случаю тяжко вздохнул: - Завтра в полдень кремация. Такова ее последняя воля. К закату жизни она ударилась в индуизм. В Гоа открыла школу и приют для этих... маугли. По завещанию я должен сразу после, ну сами понимаете, забрать урну, купить билет на самолет и высыпать тетушку в Ганг. Она всегда была чудачкой.... Мир ее праху. Дорога впереди совершенно очистилась. Слева от пологого холма с россыпью черепичного городишки на горизонте надвигалась свинцовая, налитая, как синяк, туча.
Алексис: Завернуть крышку. Придать лицу нормальное выражение. Воду вытереть можно и потом. Лекс постучала себя по груди, окончательно откашливаясь – мол выпученные глаза это всё от безусловных рефлексов. Мистер Ли («мистер» - не иначе) снова преобразился. Алекс начала понимать, что чувак не просто убит горем, но ещё и обдолбан чем-то хитрым. Поражали не столько перепады настроения, сколько что-то полубредовое, на уровне ощущения меняющейся ауры. Вивьен (системное имя – Немезис), девчонка в льняном балахоне и деревянных бусах, которая пару дней назад замутила для своей случайной подруги стрижку, могла бы порассказать вам и про смену ауры, и про дезинфекцию кармы, и коррекцию воронки пятой чакры при помощи травок и грибов (всё исключительно натурально, без красителей и консервантов. Гринпис рекомендует. Тестировано лично Бобом Марли и стариной Леноном). Дура, ты себя-то помнишь накануне похорон Льюиса? А матушку свою давно последний раз видела? Нет, не вопрос, три недели вдали от родных для тебя, голуба, уже срок, но память хорошо бы иметь и подлиннее. Там без всяких бледных поганок можно словить полное дзен-просветление. От количества выданных ей подробностей, Алекс даже растерялась. - Такая внимательность к воле усопших сейчас редкость, – заверила, добавив про себя: Если усопшие не оставили хорошее наследство. Миссис Шелли, кстати была не настолько оригинальной в своих волеизъявлениях. Она просто заявляла, что хочет лежать на одном участке с любимым сыном. И мужа потом иметь под боком. Нет, ничего плохого в этом не было, но не обсуждать же нюансы погребения и цены на «последнюю» землю через день за завтраком? И каждые выходные ездила с цветами на кладбище. Эдгар как-то, когда был пьян, пошутил, что лучше бы брата кремировали, тогда бы мать могла поставить урну с прахом на прикроватную тумбочку и каждый вечер, намазав руки кремом, смахивать с крышки пыль. Лекс поёжилась. - Будет гроза. Если есть время, то лучше переждать где-нибудь.
Вилли Ли: Капля минералки на подбородке. Тревожный взгляд из-под челки. Темней грозовой заволоки. Время? Когда Бог создал время, Вилли Ли, Он создал его достаточно. В ущербной памяти в такт повороту руля крутанулась старинная детская скороговорка-головоломка "Вы не видели ли, Лили, лили ли лилипуты воду"? Вот вздор. То Фанни, то Лили. Лекс? Александра? Алекса? Был какой то сериал "Лекс", девушки любят сериалы... Ну кто в дороге называет собственное имя... Тот у кого оно есть, милый Вилли. Сбежала из дома? Не похоже... Года двадцать два на вид, младше, старше, никогда не умел определять возраст? Миловидная. Где ее стригли, или сама? В придорожном туалете за дверью с буквой "W" спросила ножницы у арабской тетки, которая продает пипифакс, и, врубив сушилку для рук, остервенело обкорнала пряди. Узкие серебряные лезвия, щелк-пощелк, вся раковина засыпана волосами. Позади тысяча миль, впереди ничего... Не в том ли сральнике, где за соседней дверью с буквой "M" тебе самому намотали на кулак волосы и смачно приложили мордой о край писсуара. Не единожды. Говорили до первой крови, оказалось до самой... Или это было не там? На другом меридиане, на коротких волнах? Где ты успел разожраться, обноситься, подраться и угнать прокатную машину по лунной дорожке. Как сладко саднит губы, как славно дует из окна... Азарт! Вставляет, плющит и тащит круче оргазма. А ведь она продрогла. - Одинокая бедняжка... Ей просто необходима ваша искренняя бескорыстная помощь, Чарльз. Идите и сделайте это и да поможет Вам Бог! - противным старушечьим дискантом проскрипело радио, волна гуляла, поймали обрывок инсценировки романа Джейн Остен. Нечего сказать, вовремя. Вилли Ли окончательно вырубил радио и прикрыл окно. На трассовку попутчица не была похожа... Уж кого-кого, а шлюху, я завсегда учую, хоть упакуй ее в свадебное платье Леди Ди. Тут половушкой по безналу и не пахнет. Гарантия от эксперта. Чмок. Запечатано. Шлюху от барышни отличу, как сомелье - купаж от старого вина по запаху, по манере поправлять волосы, шестым чувством бывалого оценщика. Это товар чистый, как спирт, хлор и калий циан. Боже, что я несу. Товар? Эксперт? Ну и дела... Чего только о себе не узнаешь. Милостивый Господи, черт бы тебя побрал, беспамятство бесит, как заусенец или крошки в складках простыни. Аноним Имярек. Вилли опасался сразу лезть с вопросами, про себя он начал привычную игру в "Допустим". Допустим, я не тридцатилетний центнер белобрысой человечины с увеличенной печенью, фантазийной амнезией, "фофанами" в подглазьях, паленой ксивой и заряженной "пушкой" без номеров в бардачке, а девушка с оранжевым рюкзаком за спиной, девушка в байкерской куртке не по росту, я голосую на обочине в чужой стране, перекатываю в горле британский акцент, как камушки Цицерона и еду куда угодно, лишь бы подальше от слякотного бретонского побережья. Начинается дождь, зябко, гнусно, унылая сельская дорога, я сажусь в красный пежо к ненормальному кабану и тут начинается... Упс! Отдаленно и лениво громыхнуло, будто великан раздавил в кулаке грецкие орехи. Темнело стремительно. Даже липы и тополя по краям дороги притихли, как школьники после окрика. Не шелохнутся. Паиньки. Внимательная поздняя зелень. Белые столбики километража. Вилли деликатно протянул попутчице початую пачку бумажных салфеток. Он решил не торопить события и не выпытывать - хотя врожденное любопытство не давало покоя. Судьба не любит взломщиков, но ведется на мошенников. А французский у нее чистый и правильный, не по самоучителю. Может билингва? Если она захочет, расскажет сама. Ну а парочку наводящих вопросов, леди, еще никто не отменял. - Отличная идея. Сам не отказался бы передохнуть. Перед грозой всегда такой странный свет... нереальный. Будто во сне. Снова громыхнуло. Невдалеке в прогале меж деревьями, как по заказу, замаячила вынесенная на подставке вывеска - Вилли сощурился, разбирая на багровом фоне белые трафаретные буквы Эй, там, наверху. Все что угодно, только не долбанные ромашки и особенно не гребаные кувшинки. Пожалуйста! Обещаю, я буду хорошим! Надпись солидно гласила: "Bar Abattoir. Ici Gaiement!" Йесс! Спасибо! - он сбавил скорость, плавно сворачивая на пустую разметку стоянки и рассеянно подумал: Хотя... ну и названьице. Черный пиар тоже пиар. Азбука агрессивной рекламы. В такой глухомани? Ценю выдумку. Поцелуйте в зад своего копирайтера, иначе я это сделаю. За стоянкой и вывеской виднелось не типовая европейская закусочная для дальнобоев и турья (неон, бетон, стеклопакет) , а основательное одноэтажное здание на каменном венце, длинное, как конюшня с каретным сараем или старомодная почта. Полосатый навес над дверью обвис в грозовом безветрии. Окна светились изнутри уютно и желто. Дверь приоткрыта. Вилли выбрался из машины, подождал, пока Лекс откроет дверцу и галантно протянул руку, впрочем не настаивая: А вдруг она феминистка и решит что мужская шовинистическая свинья унижает ее Внутреннюю Женщину своей вежливостью... Алло, полиция, тут у нас Sexual Harassment. Готовый обратить все в шутку, Вилли потянулся было поправить несуществующий галстук, но оборвал жест и обалдело обернулся на невыносимый издевательский перезвон колокольчиков. Дверь распахнулась. На пороге бара стояли двое - субтильный юноша во фрачной черной паре. Штрих некстати - смоляные, будто нарисованные маркером усики под носом. И рядом с ним: столь же хрупкая девушка в униформе стюардессы Air France - каскетка, черный пиджак с золотыми шевронами на манжетах, юбка-миди, белые чулки, коралловые не в тон "лодочки" на высоком каблуке. Оба радушно взмахнули руками, как будто сделали "комплимент" в цирке: - Свободная трасса! – улыбаясь, как кассирша из "Мака" неожиданно низко c прокуренной оттяжкой крикнула "стюардесса". На длинной шее гульнул кадык. Узкоплечий широкобедрый фрачник вторил колокольчикам над дверью, нежным, совсем девичьим смехом. Тяжелые первые капли окрасили гравий. Вилли стало слегка не по себе. Он переглянулся с попутчицей, незаметно пожал плечами и хмыкнул. Других автомобилей на парковке не было. Свет за спинами пары зазывал был совсем медовый, домашний… В зале наверняка тепло. В ответ пахнуло молотым кофе и домашней выпечкой – ваниль, корица, яблочное повидло. Виднелся край резной стойки с барными стульями – за ней на полках от пола до потолка батареи бутылок с наклейками, на экране телевизора моргала четкая картинка футбольного матча. - Вроде прикольно.– Вилли с приязнью заглянул в глаза Лекс – Рискнем? ---------------------------------------------- "Bar Abattoir. Ici Gaiement!" Буквальный перевод "Бар "Скотобойня" Здесь весело!"
Алексис: Девушка тыльной стороной ладони стёрла воду с подбородка. Откровенно говоря, просто размазала по всему остальному. Губы неприятно сушило, так что хотелось обкусывать отстающие чешуйки. Когда она отвлекаясь смотрела в окно, а не на попутчика, то так и делала. Комолая недоенная туча на последнем сроке беременности уже начинала громогласно тужиться и трубно мычать… Даже в детстве Алекс не боялась грома. Она не видела в своей жизни ни одного настоящего урагана. Только по телеку, когда дикторша с идеально-ровными керамическими зубами после новостей культуры, не переставая улыбаться, рассказывала про тайфуны с человеческими именами, которые причёсывали на свой лад побережья Нового Света. Кирилл, Изабель, Рита, Густав, Дин, Адриан, Айк, Митч, Камилла – просто маленький междусобойчик интернациональной студенческой общаги в загородном доме предков Катрины. Рита с Адрианом запрутся в ванной и неразборчиво, но выразительно будут посылать всех, кому приспичит освежиться. Густов с Кириллом упьются и полезут чистить друг другу морды за гадёныша Адольфа. На этом обломается мечта Изабель о романтическом свидание под луной с одним из горячих парней (а может и с обоими сразу – она так и не смогла решить, кто её заводит больше). Ребята в потасовке ухнут в бассейн, а потом вместе пойдут греться водкой «Stolichnay» и на перебой ругать футбольные сборные своих стран. Из-за этого второй раз и сцепятся. Айк с Митчем будут азартно болеть за драчунов, передавая друг другу косяк с травкой, торжественно, как Чингачгук трубку мира. Катрина, хозяйка дома, будет бегать и увещевать каждую пару тварей в отдельность и всех скопом вести себя прилично: трезветь, не тушить бычки в хрустальных вазах, не пытаться побрить наголо цепного сенбернара, не соревноваться в плевках на дальность и, блять, затащить уже обратно в дом пианино. Дин, как не самый пьяный, но самый романтичный ещё и сыграет на нём… Импровизация на рояле кустах. Примерно так всё это себе и представляла Алекс на метафизическом уровне. Ураганы могли быть сколь угодно опасны, но ей они были понятны. Слова про «слепую стихию», «гнев природы» и прочая лабуда, которую городят в документальных фильмах о смерчах и цунами - полный бред. Она-то знала, что дети Олимпийских (или каких угодно) богов просто решили порезвиться. Этот, как его, «пикник на обочине»... Только сейчас привычные отношения со стихией разладились. Алексис смотрела на приближающуюся грозу и хотела оказаться не в потрёпанной тачке посреди дороге, а где-нибудь ниже уровня земли. Только не в гроб. Ты кокетливая малышка-лолитка Дороти Гейл, которую вот-вот подхватит буря и унесёт в Нихрена-не- волшебную страну. Стоп. Не пытайся убедить меня, что бугай за баранкой – это твой пёсик Тото. Глупенькая Элли Смит… (Алекс когда-то читала переводы советской адаптации взахлёб). Нет, мистер Вилли Ли это что-то совершенно другое. Но что? Волшебник страны Оз, занесённый на соседнем воздушном шаре прямиком из цирка? А может Вилли-Ли и Тилли-Вилли – человек и робот (Азимов – for ever!). Волшебный великан с механической клыкастой улыбкой и тонкой душевной организацией. У него в голове была кабина водителя, только парень быстро научился выруливать сам. Привет, «Евангилион»! Каааак любопытно, что же там внутри? Только не надо играть ещё и в Пеппи Длинный Чулок и ковырять прутиком в первом попавшемся муравейнике. Королевские термиты не оценят юмора. Нет уж. И правда. Не-сме-ши. Но девушка не смогла скрыть забавное какое-то даже детское выражение (которое должно было сойти за мило-смущённо-благодарное), потянула из любезно предложенной пачки затейливо перфорированный платочек и поспешила уткнуться в него. От улыбки на сухих губах стало неприятно, с горечью, солоно. Щёки и уши горели. - Точно. Как во сне, - и череде бредовых аллюзий и соседу ответила Лекс. – И «бойня номер пять» в придачу… Он серьёзно собирается остановиться здесь? Хотя никуда больше они не успеют. А слушать дождь в тонкую крышу "пежо" сейчас не хотелось сильнее, чем не попасть на гостеприимную бойню. Девушка даже довольно грациозно шагнула из машины, совершенно автоматически, как хорошо выдрессированная собачка подаёт лапу, опёрлась на твёрдую руку Вилли (на этот раз её пальцы были горячие, как лист жести на крыше в летний день). Алексис тут же опомнилась, отняла ладонь, неловко отвернулась, чтобы сунуться в авто и забрать с заднего сидения свою куртку. Чёрт-черт-чёрт… Тот, видимо, не мог не воспользоваться случаем и явил себя в виде парочки кроссдрессеров. Алекс не сразу просекла фишку. Нет, в общем-то, она уже какое-то время назад перестала удивляться таким вещам. Разве что подобный маскарад был более уместен где-нибудь в мажорном клубе, а не в забегаловке на Богом забытой трассе. В голове перещёлкнуло и мелодично-механизированный голос диктора возвестил: Во время лунотрясения кроличью нору завалило оползнем. Но авиарейсы до Неверленда совершаются строго по расписанию. Летайте вместе Гингема-эйр. Прошу на борт! А стюардесса-то явно сняла волшебные башмачки с тёплого трупика дурочки Дороти. Три удара каблука о каблук. «Волшебниик! Уноси меня отсюда! Домой, к мамочке!» - пискляво и ёрнически вопил кто-то в голове, передразнивая интонации испуганного ребёнка. А боится ли воды эта ведьма? От внутренней обрывистой разноголосицы замутило. «Это психосоматика, крошка», – опытное контальто и дым от дамской вишнёвой сигариллы в лицо – она знает, что говорит. Ингрид? Дита? Анхен… Блондинка в красном платье на первом ряду. Лекс выдохнула, улыбнулась спутнику. А пуркуа бы не па? Не сидеть же на пустой стоянке в авто, пережидая дождь. - Сходим в порт, раз бросили якорь у пристани, - весело кивнула. – Свистать всех наверх можно всегда. Крупная капля мазанула по горячей скуле. Под крышу, под крышу… Девушка только очень надеялась, что внутри не окажутся декорации незабвенного бара «Голубая устрица» – просто по тому что банально. К Черту банальность! Ты слышал? Да, к тебе, красномордый. Ты банален. Подать мне свежих демонов! Он услышал и не обиделся. Парень всегда славился хорошим чувством юмора и умением иронизировать над собой. Чувак-создатель иногда перегибал, а у рогатого на всех хватало отборных лулзов, смехушечек и бугагашечек. Правда в тусовке давно ходили слухи, что он просто виртуал, да ещё и шифруется неумело. Сплошное палево. Ну мало ли о чём трепятся… Вон Ева-то есть, а рёбрышко на месте. «Стюардесса» и феминная реинкорнация Чаплина (Тоже мне, Кто-Бегемот и Коровьев на пленере), любезно расступились по сторонам от двери, пропуская гостей. Воображариум за ширмой. Зелёная калитка, заперта на ключ в садовой ограде, высотой по колено. В упор на вошедших в забегаловку слепо пырилась белая гипсовая корова в натуральную величину. Матовая «шкура» крупнорогатой парнокопытной скульптуры неумелой детской рукой была расписана ромашками с неровными цветными лепестками и кривоватыми но чётко опознаваемыми кувшинками. Под белой коровьей мордой болталась деревянная табличка на которой так же по-детски выжигателем нацарапали: «Добро пожаловать на бойню! =)» Алексис это отчего-то показалось безумно смешным, так что она широко, не обращая внимания на пощипывающие на губах трещинки, улыбнулась всему миру и мистеру Вильяму Ли в частности. Проходя мимо коровы, она толкнула табличку и та закачалась – навешенные понизу деревянной плашки колокольчики, бодро затренькали. Восторг, который девушка испытывала в этот момент, был абсолютно ничем немотивирован. - Если здесь будет вегетарианское меню, я на всех обижусь, - заявила автостопщица с инфантильной непосредственностью. Забегаловка напоминала Мадональдц, наряженный к детскому утреннику, только с большей степенью индивидуальности и без пластмассового рыжего клоуна. Но воздушные шарики имелись в количестве.
Вилли Ли: Тепло. Матовый медовый свет. Толкаются под потолком связки воздушных шаров, один самый большой и пестрый привязан к хвосту коровы. Столики покрытые домашними клетчатыми скатертями - пусты, на них перевернутые стулья, только у окна свободно. Видно было, что в здании недавно был ремонт - обои еще кое где "пузырились", штукатурка свежая, тяжелые потолочные балки пропитаны свежей на вид, но без запаха, морилкой. Ближе к стойке на скамье стояла большая корзина , из нее торчала солома и лоскут байкового одеяла. "Чарли" и "стюардесса" до удивления похожие друг на друга, радушно засуетились при виде гостей. - Мы очень рады вам, устраивайтесь, я сейчас принесу карту - мирно "баритонил" ряженый - на вид ему было лет 20, приятное, простецкое лицо - нос слегка курносый, как и у "чарли", повадка, несмотря на женскую одежду - ловкая и решительная. Он носил девичью униформу, не как трансвестит, а как актер - театральный костюм - Я - Роман. - А я - Куинни - отчего то смутилась "фрачница" и, услышав слова девушки прибавила: - Нет, мадемуазель, в дороге вегетарианцев мало, у нас все обычно, кухня домашняя. Готовит дедушка. Он много лет был коком на корабле. Вилли отодвинул стул для Лекс, сел сам, покосился за окно, стекло уже выморосило торопливым ливнем, еле виднелся за потеками капель красный автомобиль. Ему стало не по себе, будто забыл в машине что-то очень важное, за чем немедленно нужно вернуться, оно должно быть под рукой, оно мое по праву, мало ли кто здесь ходит, что за идиотская привычка никогда не запирать двери, ни в номере, ни в машине, беспечность пятилетнего ребенка, никогда себе не прощу... Ну же, иди и забери свое. Срочно. На лбу выступил пот. Он даже привстал было, но тут Роман, простучал красными "лодочками" до их столика и почтительно положил на стол вложенные в пластиковые "файлы" карточки, поставил чистую пепельницу. На телевизионном экране пошла заставка-рекламная пауза - зеленый Великан шагал над полями и лугами, обнимая гигантскую консервную банку "Нежного горошка". - Ну и хляби... - сказал Роман и поправил на коротко стриженых русых вихрах каскетку. - По моему боженька решил устроить влажную генеральную уборку. Он с интересом, но добродушно посмотрел на Лекс, улыбнулся. - Не лучшая погода для путешествий, но ничего, такой сильный дождь долгим не бывает. Из корзины раздался странный скрип и хныканье. Куинни вздохнула, бережно взяла на руки из одеяла младенца в распашонке с толстым памперсом между ног. - Он мокрый? - спросил Роман. - Нет, хочет есть. Извините пожалуйста, - снова зарделась Куинни, откинув фалды,грациозно присела на барный стул, откинула пластрон, расстегнула сорочку и приложила младенца к маленькой груди. Вилли уставился на мадонну с усиками, как разбуженный, моргнул и отвел глаза, вперившись в карту. Слова и цифры никак не складывались в разумное целое. Пить за рулем сегодня не входило в его планы. Поэтому решил обойтись горячим шоколадом, жареным мясом с картошкой и яблочным пирогом. Тревога не покидала, он действительно был готов сорваться с места под дождь, бежать, оскальзываясь, дорваться наконец до салона и с колотящимся сердцем схватить замотанную в бинты, пропитанную благовониями и мастикой, вещь. И он бы сделал это. Но тут сквозь пелену смятения и дождя, как крупным планом в кино увидел словно по новому, лицо Алекс. Неестественно красный, словно диатезный румянец на скулах, сухие потрескавшиеся губы, нехороший отблеск глаз. Она не пьяна и не под "газом", уж что-что а - то что она не наркоманка, даю руку на отсечение, зрачок нормальный, мелкая моторика тоже. И руки у нее были горячие. Вилли слегка опешил, смутно соображая есть ли в прокатной машине аптечка. Должна быть. Эээ, сестра, да ты кажется "кипятишься". Ну понятное дело, прохватило в дороге. - Лекс - он заговорил как можно более спокойно - У Вас нездоровый вид. Я конечно не врач, но все таки кое что соображаю, похоже у Вас жар. Горло не болит? Давно это с вами вообще? Попутно он прикидывал варианты. Ну на крайняк у этих чудиков точно можно спросить, где тут ближайший аптечный пункт. И если у них ребенок, то хотя бы растворимый аспирин стрельнуть. Тут он не удержался и между делом спросил у Романа: - Слушайте, а почему "скотобойня"? Играете от противного?
Алексис: Девушка кивнула и опустилась на любезно подставленный Вилли стул. Водила калымажной прокатной тачки вообще демонстрировал чудеса галантности. По нынешним временам большая редкость. И простетской автостопщице Лекс в потёртой кожанке с чужого плеча и джинсах с махрой в проору было теряться от такого обращения: «Ну ты чо, чувак?!» Но дочь профессора Джонса и профессора Шелли принимала это очень естественно. Хотя у путешественницы и мелькала мысль, что следовало бы играть выбранную роль до конца, но это было бы просто… невежливо. Чёрт подери, привычка вторая натура. На приёмы к Королеве Английской Алексис, разумеется, не хаживала, но рауты разной степени представительности посещала с родителями. Да что там представительность, даже если в одной потасканной гостиной собиралось хотя бы три пыльных оксфордских толстолобика из, то градус пафоса зашкаливал куда-то в викторианские дали. Были и другие преподаватели – нормальные учёные, разговаривающие со студентами на равных и, главное, умеющие слушать. Но в отцовском кругу такие не приживались – слишком живыми и настоящими они были для мира заросших пылью лакричных леденцов и потрескавшегося от сухости лавандового мыла. Как бы там ни было, подобные замшелые вечера давали возможность развить навык благовоспитанной сдержанности. Впрочем, в данной ситуации навык совершенно бесполезный… Безумные чаепитья в гостях у Шляпника и обеды с людоедами проходят по своим особенным законам. Лекс улыбнулась по очереди Роману и Куинни. Маскарад, который устроили ребята, теперь казался девушка ещё более нелепым потому что она не понимала его смысла. Брат и сестра (если зрение не подводило) явно были далеки от мысли эпатировать гостей подобной экзотикой. - Ливни кончаются быстро, но сегодня и так весь день моросит… мерзость, – посетовала весело в ответ на слова «стюардессы». – Спасибки. Но прежде чем Алекс уткнулась в меню, ей пришлось стать свидетелем древней как человечество, но совершенно сюрреалистической картины. Девушка озадаченно прикусила обветренную губу, быстрым взглядом стрельнула в мистера Ли и тут же впялилась в аккуратную табличку с перечнем закусок. Показалось или попутчик отчего-то нервничает? Когда тот вдруг обратился к ней, она едва не подскочила на стуле, но всё-таки смогла сохранить (как ей казалось) расслабленное выражение. Лекс всё-таки додиктовала Роману свой заказ. И тут же поняла, что не помнит, что попросила. Ладно. Разберёмся, когда принесут. Есть проблемы посерьёзнее: кому захочется тащить с собой в дорогу больного. - Нет, фигня, - теребя маленькое серебряное колечко в мочке уха, заверила автостопщица. – Я в норме. Как Вы это делаете? – Всё правой!* Вообще, с тех пор как они покинули машину, девушка сама того не замечая, стала выражаться иначе. В академически выверенный язык вплетались выражения попроще. - Тут душновато из-за дождя, вот щёки и горят… Да, действительно интересно, почему? – обернулась она уже к Роману, радуясь что тема сменилась. – Тут уютно и не похоже на скотскую ферму. Ну разве что эта ваша корова в ромашках. Но она тоже так ничего. Правда-правда. Парень сунул один комплект листов с меню под мышку. - Мы старались, это наше… - он подмигнул Куинни, - семейное дело. А про название пусть вам Кью расскажет. Я пока пойду передам деду заказ, чтобы вам не ждать лишнего. Парень поцокал каблуками к кухонно двери. На шпильках он держался уверенно, но совершенно не по-женски. Его сестра ещё держала у груди причмокивающего малыша, но посетителям ответила: - С названием всё просто: здесь действительно когда-то была скотобойня. Правда с тех пор здание лет двадцать пустовало. Но местные до сих пор называют это место «скотобойней», кого не спроси. Так что лучшего ориентира было не придумать. Лекс благодарно угукнула, но разговаривать с кормящей матерью дальше откровенно постеснялась, поэтому переключила внимание на телевизор. Там как раз мелькнула заставка новостной программы. Рядом с импозантным седеющим диктором на пол экрана была растянута фотка с рекламного плаката почившего в бозе благотворительно фонда «У Господа нет сирот». Портрет светловолосого мужчины с улыбкой на миллион был дежурно обведён в траурную чёрную рамку. Громкость телевизионного динамика на минимуме, поэтому Алекс скорее вспомнила или прочитала по губам диктора, чем услышала имя Мартина Марешаля. Девушка поёжилась и указала кивком на экран, обращаясь к Вилли и Куинни: - Вот странно… Пару лет назад завалила с приятелями на Лазурное побережье. У нас были соседи. Приятная такая семья. Муж и жена лет сорока пяти и с ними мальчик двенадцати лет. Они были французы, а сына звали Володя, - она проговорила иностранное имя легко, не коверкая. Вообще она как будто снова перешла на «нормированный» язык – Приёмыш. Из России. Они его только взяли в семью и повезли отдыхать. Он языка-то совсем не знал. Только английский чуть-чуть. А меня одна приятельница из эмигрантов, немного учила русскому. Мы с ним болтали… Смышлёный, только не как ребёнок… - она всё-таки замялась, как человек, который уже не знает, к чему начал рассказ. – Его усыновили через фонд Марешаля. А теперь вот… Всё вроде так далеко, а так близко. Она даже почти не соврала. Только отдыхала тогда не с какими не приятелями, а с родителями. И с мальчишкой общалась от скуки – в гостинице, что выбрали предки, тусили одни пожилые буржуа. ______________________ * - How do you do? - All right! Англоязычное приветствие на самом деле переводится как «Как твои дела? – Всё отлично!»
Вилли Ли: Вилли вздохнул, вертя в пальцах зубочистку. - Лекс, я впервые вышел на трассу в шестнадцать лет. Я считал, что умнее самого черта, и экипированней Амундсена. У меня была зажигалка, блок сигарет и банка сардин. И сто франков в кармане. И поперся я весь такой из Лиона в Гданьск сразу после Рождества. Круто, да? Через полторы недели в Кельне я простыл, а в Познани меня местные копы свезли в бессознанке в местную больничку для бомжей с двусторонней пневмонией. Слава богу, врач знал французский и звякнул деду в Гданьск, тот приехал и меня забрал. Последние слова он произнес удивленно - впервые в жизни он не понимал - врет или говорит правду, но отчетливо вспомнил саднящее горло, длинный коридор с затоптанным линолеумом, закрашенные до половины окна и шипящую польскую речь, черную печать на сырой простыне, ссаный дроглый и будто сальный запах терапевтической палаты где заскорузлые деды часами пялились в потолок и хрипели воспаленными бронхами. И что мог говорить только шепотом, но упорно называл себя Бернардом Гранди, по имени одноклассника, до тех пор пока не приехал дед - тяжелый, большой, как белый медведь, и было ясно что он не спал два дня и так он узнал что дел прекрасно говорит по польски. А как ехали до Гданьска не помнил. Потому что все время спал. Но память эта была зыбка и тонка как нефтяное пятно на воде. будто давным давно просмотренное кино, присыпанное сонным порошком и обрывками чужих дорожных разговоров. Вилли помотал башкой, надеясь, что девушка не заметит заминку. - Так что не думайте, я вас посреди дороги кидать не собираюсь, благо такую проблему легко решить, пока глубже не пошло. Сейчас поспрашиваю по поводу лекарств. Выпьете пару таблеток, отоспитесь до Ле Мана, теплым отопьетесь, при любом хостеле есть нормальный врач. Я серьезно. Радужные шарики мирно "паслись" под потолком, золотой, алый, синий в серебряный крап, белое надувное "привиденьице" с черной надписью "Bo-o!", фольговая лошадка, рыба, попугай, собачка из "колбасы". Куинни, закончив говорить, спрятала грудь, и теперь тетешкала мирно гукающего младенца. Роман принес заказ, составил тарелки. - Ну про скотобойню я понял, логично, а маскарад зачем? - снова полюбопытствовал Вилли. Роман просиял: - Я так и знал, что вы спросите. Нет, не подумайте мы не из "этих" - последнее он произнес откровенно брезгливо - Мы раньше работали в цирке, один сезон даже выступали с Soleil, но потом Куинни родила и пришлось уйти. Вот, арендовали здание, завели дело, помогаю деду и сестре. Воспитываем Жанну по науке, очень хорошая книга, психологическая. Сейчас у ребенка идет неясное восприятие гендера - мы помогаем ему определяться не по внешнему виду, а по запахам и поведению. Чтобы в будущем ее никто не мог ввести в заблуждение. Вилли поперхнулся горячим шоколадом, быстро отер рот салфеткой: - Браво... Классный метод. А то все Спок, Макаренко... А что за книжка и кто написал? - "Ребенок, как таковой и что с ним делать" Доктор Себастьян Аксолотль - гордо отозвалась нежная мать. - Понятно. Послушайте, Роман, у вас нет жаропонижающего чего нибудь или подскажите где здесь ближайший медицинский пункт. Нет, это не мне, это для мадемуазель... - Конечно, сейчас. Куинни, глянь в аптечке. - Девушка передала ребенка Роману и пошла было за стойку, но тут в действие вклинилась телевизионная перебивка. Вилли проследил, куда кивнула Лекс, но картинка мгновенно сменилась физиономией Берлускони, которого в очередной раз тягали по судам за аморалку. Зато рассказ Лекс он услышал прекрасно. В приоткрытую форточку тянуло по верхам лесной сыростью, сквозняк расшугал шарики по углам. Снова это омерзительное раздробленное чувство - будто ты не ты, а смотришь сам на себя, как несуществующая душа на суету реаниматоров над операционным столом. Вилли сильно замутило, он отложил вилку и нож, мясной ломоть впустую закровил соком. И вдруг, прямо глядя в глаза Лекс, улыбнулся, откашлялся, и ровно с уже знакомыми правильными дикторскими интонациями отбарабанил на одном дыхании, против воли: - Карта N 1074/511-r. Детский реабилитационный центр, Понтуаз, улица Жисор, Владимир Савенко. Год рождения 1995, Отец неизвестен, мать Татьяна Савенко, нелегальная иммигрантка, лишена родительских прав в 2005 году, экстрадирована на родину. Ребенок зарегистрирован как гражданин Французской Республики. Рост 149, вес 45, хронический гастрит, энурез, нуждается в адаптации и социализации, рекомендовано домашнее обучение и групповая терапия. Приемные родители: Паскаль и Женевьева Соланж. Я тебя помню, маленький ублюдок. Ты всегда хорошо себя вел. Куинни со стаканом шипучки замерла у столика переводя взгляд с Лекс на Вилли. - Извини... Я щас. - совсем другим, сдавленным голосом выдал серый, как промокашка Вилли Ли, шумно отодвинул стул и, зажимая рот ладонью мучительно взвыл сквозь зубы. - Туда - ахнула Куинни и махнула рукой за стойку. Едва не снеся столики, Вилли Ли грохнул дверью "даббла". - Мадемуазель... - тихо произнесла фрачница - прошу вас... это от простуды.
Алексис: Мистер Ли растянул губы в улыбке на миллион. Она рассказала что-то очень смешное? Глупое? Глаза в глаза. И ничерта не весело. Так как девушка с экрана рассказывает благоприятный прогноз погоды или читает бессмысленные новости культуры. Диктор в аэропорту говорит по-другому и даже прокурор выдаёт обвинительное заключение как-то иначе. «Прокурор или всё-таки судья?» - успела глупо подумать Алексис, прежде чем слова просочились смыслом. Девушка не донесла вилку до рта… А Вовкину мать звали Танька. Мальчишка звал её именно так. Не «мама», просто Танька. Он скучал по ней, по грязной эмигрантской общаге. Он не капризничал ел несладкую кашу, обезжиренный творог, варёные овощи и мясо без соли. Ел скучно, как будто жевал поролон. Алекс тайком подкармливала ребёнка сладостями и чипсами. Диетолог сказала, что ни того ни другого ему категорически нельзя. Но никто не узнал и, кажется, мальчику стало только лучше. Новые родители не нарадовались. Маленькая быстрая молодящаяся Женевьев и Паскаль – тихий, интеллигентный и пьющий как все французы мужчина с посеребрёнными висками и бородкой-клинышком. Мадам и месье Соланж. Две недели на побережье. Три официальные строчки из документов и хлёсткое как пощёчина «маленький ублюдок» – тем же чистым телевизионным голосом. Тумблер снова щёлкнул. Большой светловолосый мужчина с голубыми глазами и серым как мостовая лицом поднялся со стула зажимая рот широкой ладонью и, метнувшись мимо ахнувшей фрачницы, ткнулся в дверь туалета. Автостопщица абсолютно на автомате кивнула Куинни и взяла у неё из рук стакан. Воду и аспириновые пузырьки она проглотила залпом, не почувствовав ни вкуса, ни запаха медицинской отдушки. - Спасибо. Вы очень любезны, – приклеенная салонная улыбка. – Могу я ещё воспользоваться розеткой? - Да, конечно, - удивлённо улыбнулась в ответ молодая мать. – Что такое с вашим другом? - Редкая форма аллергии, – уже вставая с места, кинула Лекс первое что пришло в голову. – Ничего страшного. Девушка не взяла с собой в дорогу телефон, но в рюкзаке был запрятан дешёвый нетбук размером с записную книжку и главное сокровище – мобильный модем с трафиком оплаченным, до конца следующей недели. Только ноут уже второй день был разряжен в нули. Хороший шанс «подкормить» дружка. Объяснение родилось за долю секунды. - Я возьму в машине лептоп и вернусь. Алексис накинула на плечи свою несоразмерную куртку и буквально выбежала под редеющий дождь. Благотворитель и меценат Мартин Марешаль. Улыбается с плакатов, выступает на ТВ, даёт интервью. Улыбчив. Подозреваем. Неподсуден. Не преговорён. Мёртв. Лион. Крематорий. До востребования. Мистер Ли знает карты сироток Марешаля как «Отче наш», едет на погребение любимой тётушки. Улыбчив. Дружелюбен. Странен. Жив. Завтра в полдень. Лион. Крематорий. До востребования. Пульсировала, как неоновая вывеска стрип-бара парадоксальная мысль: бывают братские могилы, но не бывает братских гробов. Двух покойников не кладут в один ящик, не зашивают в один мешок и не оставляют в одном холодильнике в морге. Значит? Что это должно значить, вашу мать?! Успокойся. Всё просто как начало и конец, как низ и верх, как плюс и минус – либо одно либо другое, но не вместе. Либо нет никакой тётушки, либо Марешаль жив?.. Три закона логики. Есть же три закона логики. Были же…Вот здесь, на этом самом месте десять минут назад! К дьяволу! Пусть катится себе в свой Лион. Без меня. Хоть к тётушке, хоть к Господу Богу. Только пусть не смотрит больше таким взглядом. Первая машина. В любом направлении. Хоть в Россиию. Лишь бы подальше отсюда. Девушка сама бы не смолга объяснить, что именно её так напугало. Напугало не просто, а до того что трясущимися руками она дёргала заднюю дверцу «пежо», не понимая, что та закрыта. Но ведь не запирал… Этот не запирал машину! Передние двери, дура! Алекс открыла переднюю, разблокировала изнутри заднюю створку и полезла за рюкзаком, оглядываясь на дверь «Скотобойни». Даже в жёлтом свете не разобрать было происходящего внутри. Колокольчики молчали. Пальцы наткнулись на что-то тёплое и живое, как комок копошащихся червей. Дёрнулась, прикладываясь затылком о крышу машины. Обивка смягчила удар, но Алекс неслышно вскрикнула. Под ладонью был неряшливо но тщательно спелёнутый сверток – «пасечная рамка» в заскорузлых, как на ране, бинтах. Жёлтое хрупкое – то ли сукровица, то ли карамель. Лекс облизнула пересохшие губы. Мотнула головой. Машина чуть покачивалась и девушки казалось, как будто там, под изгаженным вафельным полотенцем и слоями марли дышит какая-то тварь. Тяжело, жарко, истерично и жадно. Выбросить в канаву, как дохлую крысу, сжечь в очаге паука, забить палкой вползшую в пещеру змею. Животный, иррациональный, обезьяний, самочий страх, атавизм, загнанный гордыми войнами и смелыми охотниками в глубины подсознания, рвался наружу. Это нельзя оставлять наедине с человеком. Человека нельзя оставлять наедине с этим. Когда Алексис запихивала рамку в рюкзак, она уже не знала, хочет ли уберечь владельца от вещи или вещь от владельца. Только вот точно она знала, что настоящего владельца здесь у неё не было. Но этот ведь расстроится. Девушка застыла. Она ни секунды не считала то что делает кражей, но забрать просто так было нельзя. Колебалась недолго. Пальцы скользили на миниатюрном замке серебряной цепи. Расслоился ноготь, рычажок-петелька впился в нежное под ногтевую пластину, захотелось просто сдёрнуть с шеи, чтобы лопнули звенья. Но карабин поддался. Застегнуть снова оказалось легче. Простое серебряное кольцо на цепочке (плетение – три круглых колечка, одно продолговатое, три круглых колечка…) закачалось на зеркале заднего вида, там, где раньше была феечка с фольговой косой. Лекс закинула на плечо рюкзак, захлопнула заднюю дверь, схватила с торпеды свои солнечные очки и снова дёрнулась – она не заплатила по счёту в кафе. Глупость. Снявши голову по волосам не плачут. Но… Девушка нашарила в заднем кармане деньги. Нет, на видном месте оставить нельзя. Наивно: решит, что издевается. Алекс открыла бордачок. Оттуда вывалилась пыльная балеринка, какой-то хлам и то, что не возможно перепутать ни с чем: тяжёлый воронёный ствол. Она взяла его в руки, как завороженная. Затейливая гравировка «Lou». Волчий оскал дула. По наитию отщёлкнула «магазин» (чудом не перепутав с предохранителем). В обойме матово светились… пять, шесть, семь, восемь тяжёлых зарядов. В каком веке патрон весил девять граммов? «Блондинка в очках с ружьём в автомобиле». Почему-то она знала, что он не будет кричать и брызгать слюной, а спокойно попросит отдать то, что у него взяли. Но она не остановится просто так, не оглянётся и, может быть, успеет услышать выстрел. Занавес. Дальше не будет ничего. То есть будет всё. Но без тебя. Алексис неожиданно твёрдой рукой выщелкнула из обоймы верхний патрон. «Кому суждено быть повешенным на ясене, тот не утонет». Она заберёт свою смерть с собой. Такую смешную, меньше ректальной свечи. Это же правда забавно. Вот оно наше Memento Mori. Девять граммов (пусть уж будет девять) любви во внутреннем кармане. Прямо над сердцем. Обойма щёлкнула, вставая в пазы. Беретта вернулась на своё место: улеглась в объятьях бляди-балерины. Приготовленные купюры отправились следом. Хлопнула дверь. Походный нож в кармане (удобная штука с десятком инструментов, достался вместе с курткой). Лекс присела на корточки, открыла первое подошедшее остриё и ткнула баллон переднего колеса. От души. От десяти минут до получаса времени. Если есть запаска. Надо бы второе. Но это свинство. Что. Ты. Делаешь. Сейчас он выйдет. И ты будешь лепетать пардоны и пускать истеричные слёзы, растирать их по мокрому от дождя и горячему от жара лицу В отдалении загудело. Девушка тиснула нож в карман, перебежала дорогу и вскинула руку. Молись. Молись, если помнишь как это делается. Если знаешь, зачем. Зелёный с искрой ситроен-лягушонок затормозил у обочины. - Вам куда? – женщина средних лет в спортивном костюме глянула из салона. По дороге из жёлтого кирпича. - Мне всегда по пути, - мило улыбнулась девушка, уже запрыгивая в машину. Продолжение следует: Мост на ту сторону
Вилли Ли: Белый галогеновый свет в тесноте казенного санузла. Белый шоколад кафельной плитки. Белая размотанная вдрызг катушка туалетной бумаги. Белое ведро с дерьмовыми комьями и использованными прокладками. Белая в синеву рука впилась в ободок унитаза, вторая прижата к подреберью. Резь и спазмы наизнанку. Он, стоял на коленях, подпирая задницей запертую дверь, до боли в углах рта немо открывал рот, на хриплом истошном вдохе. Вопля не было. Невмоготу белое. Белое каление. Очень горячо. У меня выдернули кишки и сунули внутрь моток колючей проволоки. Больно, блядь, больно, мама! Свободный кулак замолотил по мокрой фаянсовой чаше, сбивая корки со старых ссадин. Вверх, надо смотреть вверх, Потолок. Труба. Все белое. Квадрат потолка "поплыл". Он быстро смертно слеп. Сунулся чуть ли не башкой в "очко", в ноздри ударила химическая отдушка висячей кассеты дезодоранта. Окровавленной трясущейся ладонью он схватился за пухнущее комом горло и тут его обильно больно вырвало. Хлестом. Потом еще и еще. С тяжким кашлем. Гортань продрала едкая желчь, блевотина ангинозно царапнула миндалины словно рыбьей костью. Последний, самый сильный, сухой позыв, колени затряслись, он обмяк, хватаясь за края унитаза. Рука соскользнула. Он мягко завалился набок, скорчился, как зародыш, насколько позволяла полнота, лицо залито липким пОтом и слезами, он странно повел мокрым круглым подбородком - такой "зевок" хорошо знают врачи скорой, когда выезжают на огнестрел или падение с высоты. Лицевая судорога агонии. Дальше - остановка дыхания. Вилли Ли длинно вздрогнул - от ступней до плеч. Будто током тряхнуло. Жадно вздохнул. Широко открыл глаза. Абсолютно попустило. Простили? Пронесло, Господи, да? Слабость, словно растаяли в мясе кости. Еще не веря в то, что нет боли, которая больше тела и Глобуса, нет страха, нет иглы под лопаткой, Вилли Ли неуклюже приподнялся, опираясь на кулак, загреб ботинками кафель на полу. Отвел мокрые волосы от лица и заглянул в унитаз. Его едва не вывернуло снова. Он отпрянул и резко встал на ноги, хватаясь за стену - по белому извилисто прочертила пятерня. Рыжая бавленная хлорной водой кровь... В чаше унитаза не было ни остатков сандвича, ни шоколада. Никакого запаха. Чистая желтоватая желчь, так будто он не ел неделю. Влажно поблескивали пара-тройка мелких серебряных монеток неизвестного достоинства, мелко и ровно, как в парикмахерской настриженные прядки волос, русых, рыжих, черных, светлых, фольговые блестки, такими расшивают кабаретные и маскарадные костюмы для ночных клубов, нательный крестик, такие латунные безделушки раздают на благотворительных базарах - спереди распятие, сзади маркировка "made in China" и еще что-то в мешанине... мелкое, бело-розовое. Поневоле Вилли наклонился, и рассмотрел. Детские молочные зубы и ногтевые пластинки, вырванные с корнем. ... Он не сразу поймал себя на том, что давит на кнопку слива уже в шестой раз. Водоворот в стояке завораживал. Чисто. Чисто. Чисто. Чисто... Все. Хватит. Вилли зачем-то тщательно вытер пол чистой бумагой, аккуратно поставил на место ведро. Отщелкнул позолоченный засовчик. Вышел в "предбанник" из кабинки. Овальное зеркало над раковиной, подсветка "фонариками", как в концертной гримерке. Он отвернул кран. Ливанула, шипя, холодная бойлерная вода. Подставил ладони, струя мгновенно окрасилась алым и тут же очистилась. Вилли тупо уставился на костяшки своих кулаков. Совершенно чистая здоровая кожа. Ни ссадин, ни кровоподтеков. Как у новорожденного. Будто никогда ни с кем не дрался. Рисунок кожи. Синие еле заметные венки. Он поднял голову и уставился в зеркало. Навстречу "выпрыгнуло" оторопелое отражение. Облако аккуратно, как в салоне или перед съемкой, уложенных сухих волос, матовые, как фарфор, округлые щеки с еле заметным приятным румянцем. Приоткрытые губы, красивого правильного рисунка, будто мазнули "блеском", так, для вида... Да нет, они такие от природы. Ни синяков под глазами, ни царапины на переносье, ни порванного края рта. Даже морщины "вороньи лапки" у края глаз и еле заметные медицинские шрамики исчезли, растаяли, стерлись, так бутылочный осколок обкатывает прибой догладка. Вилли шумно сглотнул, прищурился, повернул голову, разглядывая себя то так, то эдак. Наконец, вынул из внутреннего кармана паспорт, открыл на первой странице и придирчиво сличил отражение с фотографией. Все верно. Это я. В натуре. Мало того - даже снежно-белый костюм "тройка" выглядел будто только что из магазина или ателье. Правильно заглаженные "стрелки" на брюках, ни одной складки или приставшей нитки. Все пуговицы идеально пришиты. Ботинки вычищены, как на манекене. Вилли воровато отвернул манжет рубашки. Идеал. Крахмальная антарктическая белизна. Он огладил лацканы, выдохнул в ладонь, принюхался. Ни кислятины, ни табака. Легкий запах меда, мяты и тмина. - Ни хуя себе. - сказал Вилли Ли, слова густо и ясно отдались от гулких стен. Человек в зеркале в в ответ шевельнул губами, легко улыбнулся и огладил себя, любуясь, от скулы до подбородка - А... почему бы и нет. Я этого достоин. Он, не глядя, взял из мыльницы кусок лавандового мыла, тщательно вымыл и без того чистые руки. Сполоснул. Отер по пальцу бумажным полотенцем. Идти было легко, будто отлично выспался, дышать было легко, как в курортном предгорье у самого синего моря, мысли тоже лезли приятные и благостные, санаторные... Надо бы купить этой девице цветов. В первой же забегаловке. Просто так. Пусть... Ромашек... Или кувшинок. Интересно, кувшинки продаются? Ну видел же я как торгуют лотосами. Все на свете продается, Вилли Ли. Он вышел в зал, все еще улыбаясь. Куинни отступила на шаг, уперлась в бок развеселой коровы. Роман за стойкой уронил стакан с колотым льдом. Младенец спал в своей корзинке, лежа на животе. Две пары глаз уставились на Вилли. За столиком было пусто. Дождь за окном унялся. Посветлело. - Мсье... - очнулся наконец Роман. - Вы в порядке? - Вполне. - ответил Вилли - А где... - Она уехала. - прошелестела Куинни. Над верхней губой ее выступил пот, смазывая черные усики. - Как? - Только что. На попутке. - Роман махнул рукой - Туда. Мы видели. Вы поссорились? - кельнер сыпал словами, будто пойманный вор - Простите, а когда вы успели перео... Улыбки на лице Вилли Ли больше не было. Зато из под розовых губ блеснул скользкий оскал отбеленных зубов. Опознала? Сдаст. Господи, кого сдаст? Куда? Я ничего не нарушал. Откуда такие... Он не думая и не слушая дальше швырнул на скатерть смятые купюры и рванул на крыльцо. Дверь ударила в косяк, нервный дребезг колокольчиков. Мокрый гравий под ногами. Стоянка. В запале Вилли не заметил что рядом с красным пежо, стоит невероятная и неуместная здесь, как кинозвезда в ночлежке "Bugatti Veyron Grand Sport", цвета металлик, с открытым верхом. В глазах снова темнело. Коллапс. Мерцая, лопаются, сосуды. Сердцебиение, вязкая грязная даже на вкус слюна. Вилли распахнул дверцу, ввалился в салон. Заднее сидение. Пусто. Внутри пусто. "Вещи" не было. Он лихорадочно зашарил по сидению, посмотрел "под", ему было тесно внутри себя самого, голова горела, как в крематории, когда от жара раскрываются швы черепа. Нет. Не может быть. Господи, пусть не со мной, пусть не сейчас, пусть не так. Из стороны в сторону покачивалось кольцо. Он сорвал его, тиснул, не глядя в карман пиджака. Заорал в оконце сорванно и зло: - Алекс! Прислушался. Шелест лип и тополей вдоль шоссе. Сорвались с ветвей капли.Последний Звон колокольчиков. На крыльце оторопелый Роман, развел руками. Вилли завел машину, выжал газ. Какого черта? "Пежо" хромал, хлюпая по гравию, как кольченогий старик. Забуксовал. Он бросил руль и прижал ледяные ладони к освежеванному ужасом лицу. Колесо. Сука. Конец. Всему конец. Нет смысла. Стоп-сигнал. - мысль была ясна и спокойна, как спирт в склянке. Мотор заглох. Стало тихо. Воняло бензином. И тогда человек по имени Вилли Ли впервые совершил то, чего не делал и о чем не задумывался ни разу в жизни. Он спокойно вынул из бардачка пистолет, снял предохранитель, сунул дуло в рот и не закрывая глаз спустил курок. Щелчок впустую. Осечка. Он опустил руку и уставился на мокрое дуло. От лица отлила кровь. Проверил патроны. Одного не хватало. Вилли сухо, не по своему, будто с акцентом, рассмеялся, срыву открыл дверцу, выбрался наружу, не выпуская "беретты". И нос к носу столкнулся с хозяином Бугатти, выбил у него из рук хрусткий сверток с фирменной надписью ""Bar Abattoir. Ici Gaiement!", рассыпалась упакованная снедь, оба мгновенно наклонились и выпрямились, чуть не стукнувшись лбами. И прямо посмотрели друг другу в глаза.
Людвиг Хансен: Колокольчик звякнул, выпуская Людвига из душноватого зальчика придорожной забегаловки. Растерянное лицо девицы, разодетой под Чаплина, неприятно резануло по глазам. Он вскинулся было, сорваться, нагрубить, мол, что уставилась? Что тебе не так? Но лишь улыбнулся одними губами, равнодушным взором оббегая бар. С пресловутым: "Сдачи не надо", - выложил купюру на прилавок, и зябко поведя плечами, вышел с пакетом наружу, в легкую морось. Тонкая кожа сидений начинала медленно мокнуть от мелких капель влаги. Мелькнула мысль, что неплохо было бы поднять верх. Гроза прошла где-то совсем рядом, но Людвигу досталась только мокрая трасса. Похоже, все-таки она начинала догонять. Мокрый гравий скрипнул под модельными туфлями. "Так, куда же я сунул эти чертовы ключи", - Хансен нежно приобнял пакет с продуктами и зашарил по карманам. Мимо пронесся невнятный тип, сунулся в красный пежо и через несколько мгновений заорал сорванно. Какое-то имя что-ли? Пежо сорвался с места и захрипел недобитой лошадью перед последним выстрелом. Захлюпал пустой покрышкой. На крыльце стоял оторопевший хозяин в платье и переводил взгляд с пежо на бугатти. Опять подкатило раздражение. Да что вы все, рехнулись тут на этой трассе что ли? Тут пялятся, там пялились. Несколькими часами раньше он заглянул в другую забегаловку, так даже кофе не допил. От сверлящих взглядов и шепотков за спиной едва не затошнило. Еще бы пальцами тыкали. Быдло. Тут пальцы нащупали брелок. Ну хоть что-то хорошее. Людвиг отер со лба дождевые капли и придавил кнопку разблокировки на брелке. Машина удовлетворенно пискнула и тут пакет вышибло из рук, рассыпав содержимое по земле. Мать твою. Хансен дернулся было подхватить, но распрямился, будто вздернутая на веревочках марионетка. На него смотрело зеркало. Чуть подернутое рябью и со стволом в руках. С его стволом. Губы дернулись, лихорадочно перебирая фразы, от пресловутого "срань господня" и "какого хрена" до "где ты это взял" и "эммм... простите, мсье...". В конце концов, так и не выбрав, он ляпнул с налету: - Пардон... И набрал воздуха для следующей фразы. Глаз подергивался.
Вилли Ли: Вилли Ли набрал воздуха для следующей фразы. Глаз подергивался.Только не левый, а правый. По гравию рассыпались белые поджаристые булки с резьбой и мучной порошей в хрусткой пергаменте. Ладони обоих разомкнуты и почти соприкоснулись в жесте "опаньки". Висок в висок. Глаза в глаза. Левое плечо в правое плечо. - Пардон. - обалдело и хрипло обронил визави. А Вилли Ли послышалось отчетливое шпанское "гандон". За алой пеленой гнева и последнего градуса боли и отчаяния он не видел толком ничего, кроме серебристой рыбки брелока автомобильных ключей в руке собеседника. Автомобиль пискнул в ответ. Yess! Перед Вилли Ли стоял врастопырку, как кот на льду, напомаженный толстопузый пижон, белобрысый, как тупая блондинка из тупых анекдотов, таращил голубые рыбьи зенки из сдобного теста сытой круглой ряшки. - Сам гандон. - милым голосом сказал Вилли Ли. Три удара - два слитных - точка, один позже - тире. Грязная морзянка из парижских западней и подворотен, когда трое сбоку наших нет. Первые два с ноги и кулака - по яйцам и поддых. Одновременно. Он дышит медленней, чем я, он никуда не торопится. Если человек бежит не спеша, дьявол скоро нагонит его; но если слишком быстро, то он сам через некоторое время нагонит дьявола. Ну и рожа у фраерка... Что за рожа, с похмелья вылепил, Боже? Ненавижу. Когда парень напротив, выплескивая из оскала слюну, с хриплым воплем согнулся от боли - нападающему показалось, что это весело и вязко, как в замедленной съемке. Вилли примерился и врезал снизу вверх рукоятью именной "беретты" в откормленную морду, жестко промеж глаз. Тяжкое тело буквально отшвырнуло от кулака, из ноздрей и рта плеснуло темной кровью. Второй захлебнулся на крик, повалился затылком в дрязглую грязь. Прижал оба кулака к пашине и сквозь розовые зубы выдавил вопль, натянув жилы на полной шее с яблоком кадыка. Вилли Ли наклонился, будто для укуса или поцелуя, вырвал из скрюченных пальцев заветный брелок. Всего на вдох он почувствовал большую острую жалость к этому нелепому человеку, к его рассыпанному и втоптанному в грязь хлебу, к его неподдельной боли, юшке из носа и слезам. Хотелось по глупому успокоить, отереть рукавом лицо, приобнять за плечи, погладить голову, сказать: Мужик, извини, ну херня вышла, давай закурим, поговорим"... Времени не было. Вилли Ли, несмотря на аритмию и солидный вес, перемахнул через дверцу открытого автомобиля. Ключ в зажигание. По газам. Без оглядки. Серебряная "Бугатти" пошла юзом, взвыла сигналом, выровнялась и рванула с места без возврата. Веером гравий из под задних колес. Золотая антилопа. Довольно, довольно, кричал жадный раджа. Горшочек не вари. Избитый человек чудом вывернулся из под машины, прокатился, закрывая голову окровавленными ладонями, и рухнул в кювет, в лопухи, в красный скользкий глинозем. Вилли впился пальцами в оплетку руля и заорал, как бросают лассо: Йухуу! Охуеть тачка... Я такие только на картинках видал... От свезло сукиному сыну. Выноси родимая... Занесло на повороте, но эта тачка, эта штучка, эта девочка моя слушалась водилу, и держала скорость и дорогу, как миленькая, как под венец, это ж кайф. Стрелка спидометра, дрогнула и рванула вверх. Ну же, ну... Давай. Еще чуть-чуть. Я помню куда ты уехала, Алекс, тебя выдали чужие глаза, девочка-с-челкой, принцесса - аспирин, попутчица, шкода "поймайменяеслисможешь", ты знала разгадку, ты знала... умница моя... беги. а я не поймаю тебя. Не смогу. У меня болит голова. Роман, с порога увидев дикий мордобой двойников на гравии, ждал выстрела, подавил крик, скинул по цирковому красные туфли и бросился в подсобку слева от входной двери, где в тупике висел допотопный телефон. Роман сорвал трубку. Он набрал две цифры, втыкая ледяной палец в цифровые отверстия диска, "один- семь" . 17. Роман выдохнул, оглядываясь, два бессмертных слова. Тревожных, жестких. - Алло, полиция?
Роман Новак: - Алло, полиция. 47 километр от Ле Мана по трассе 61, бога ради приезжайте, они убьют друг друга... Да. Роман Новак. Закусочная, бар "Скотобойня", тут очень плохо. Он вооружен. Да, барышня, спасибо, жду. Драка и угон. Я запомнил номера. Алло, алло, вашу мать, алло! Нет, я не кладу трубку. Да, жду. Пожалуйста, быстрее... Роман увидел через ростовое стекло, как черная фрачница Куинни делает шаг к корзине с младенцем. И лицо ее светлый овал в обрамлении русых волос, как расписное на пасху гусиное яйцо из родной Познани. Мать наклонилась над корзинкой и взяла ребенка на руки из хлевной соломы и байкового одеяла. Обнюхала молочное темя его, как самка, перевернула на спину и ...
Вилли Ли: Серое зернистое покрытие, белые полосы разметки , зеленое месиво придорожного пейзажа. Вилли Ли точно знал что опоздал уже тысячу секунд назад, что никогда не достигнет цели, все равно что у солдата во время газовой атаки сорвали противогаз. Еще три вдоха и легкие лопнут и выльются красными губчатыми кусками с мокротой изо рта. Открытый верх. Волосы по ветру. Вилли Ли выжимал скорость до предела. Уворачивался за долю секунды от рева встречной полосы. Мокрая трасса горела под колесами. Ты уехала... Это умеют делать все девочки твоего роста. Девочки смеются, девочки жуют ириски, у девочек все плохо и хорошо, девочки вышли замуж, девочки родили, девочки состарились, девочки умерли...Милая, отдай мне то что дома не знаешь. И забудь как меня звали. Я ведь и сам не помню. Я устал с тобой играть. Над взлохмаченной головой с ревом сомкнулась арка тоннеля. Потом снова - в гору под гору, с вала на вал. Скорость шкалила за 120. Пафосная тачка позволяла это. Она могла и больше. Руки на руле немели и отказывали. Никто из вас не знает, каково это - вверить грязную жизнь грязной доске, замотанной в грязные бинты. Снова скорость, розыск, погоня, неоспоримые улики. Марка машины, цвет волос, форма скул, отпечатки пальцев, группа крови, все что написано и сказано вами, будет использовано против вас рано или поздно. Какой это кайф.. Я дам тебе драйв, моя маленькая бейба. С ревом в десяти сантиметрах от капота "бугатти" пронесся тяжелый грузовик-коневозка. Вилли Ли выдохнул. Он снова остался жив. Еще один тоннель с подсветкой, мост, рябиновые рощи, фермы, огороды, пастбища. Вилли Ли запрокинул голову, ловил горячими губами последние капли. Он уже не смотрел на дорогу, не хватало ясности зрения. Нет никакого смысла в погоне... только опасность и пустота. Тупые человеческие клыки впились в мякоть губ. Белая челка лезла в близко посаженные пасмурные глаза. Я отдам все, все, что угодно, лишь бы вернуть "вещь" обратно.Я не могу жить без вещи. Мне не за что больше держаться, кроме этой сраной деревяшки. Девушке все пешки да игрушки. А мне дышать нечем... Вилли Ли на секунду удержался от мольбы и крика, бешено выворачивая руль на крутом повороте Под летними шинами, шипя на серпантине взивзгивал под резиной асфальт. Вещь не могла ошибиться. Вещь звала его и любила бескорыстно, так как никто никогда его не любил. ... Куинни вынула ребенка из корзинки, перевернула, глянула в синее одутловатое лицо младенца и закричала всего один раз. Коротко, будто ее ударили ножом под горло. Роман выскочил из подсобки, голый по пояс, босиком - черные джинсы-клеша, рыжий кирпичный свитер, в скатку - едва продеты рукава, Роман еще не успел полностью переодеться. Он не знал куда бежать - к стонущему на стоянке избитому белесому слишком "красавчику" или к сестре. Куинни пыталась дышать рот в рот ребенку. Которого унес Лесной Царь. Давила с хрустом на грудь сцепленными пальцами. Ничего. Мать с мертвым ребенком обернулась на брата - Скорую... она не дышит. - Куинни не кричала, а говорила отстраненно, будто озвучивала мультики в психушке. Роман послушался, отступил в темноту, набрал тот же номер - 17... и произнес твердо будто жевал наждак. - Скорая... Детская... Вызов только что был. Роман Новак присел на корточки, сорвав трубку с перепутанной жилы провода. ... Вилли Ли гнал из последних сил, откинувшись на спинку сидения, он улыбался, не показывая зубов. Ему уступали дорогу, валясь в кюветы, мелкие фуры и сельские малолитражки. Он знал что еще десять минут - и за его спиной замигают синие полицейские огни. Он не боялся, но упрямо не хотел умирать. Вилли Ли не замечал, что его гипсовое спокойное белое лицо залито слезами, от переносицы до подбородка. Он вел угнанную машину почти вслепую. Вечернее небо сверху было очень большим, быстрым с голыми, как куклы, слабыми звездами. Которые остро свистали мимо висков. Человек по имени Вилли Ли в белом с иголочке костюме, человек который плакал и смеялся против ветра не знал, что в салоне зеленого седана, который так удачно поймала на стоянке Алекс одновременно с повешенной в забегаловке телефонной трубкой (а рука Романа так холодна) , в унисон со стоном Куинни раздался из оранжевого рюкзака детский крик. Режущий. Громкий. Неостановимый, как рвота или кровь. Будто грешная мать шла по распаханной меже и бросила в ноябрьскую грязь незаконного младенца. Украденная Вещь кричала в рюкзаке девушки так громко, настырно, натурально, ярко, что женщина за рулем резко затормозила - Что это у вас там? Алекс еще не могла знать, что погребальные медовые бинты на рамке "вещи" стали белыми, будто свивальник. Что они мягки, теплы и пахнут теплым молоком и свежей мочой из памперса. "Младенец" в рюкзаке надрывался и кричал, кричал, кричал от одиночества, невыносимой оставленности и нутряной боли.
Грегори Эндрю: Что такое пятьдесят километров туда, пятьдесят обратно по шоссе? Плюс час-два разговора. Казалось бы, не так уж долго. Казалось бы, к вечеру можно бы уже вернуться. Грэг тоже так думал. А еще он думал, что сегодня можно было бы заехать к Николь. Купить вина что ли… И чего-то к ужину. Он совершенно забыл, какое вино любит Николь, но полагал, что она простит ему и этот промах - как прощала многое: дурную работу, дурную голову и наплевательское отношение к собственному будущему. Святая женщина. Наверное. Мсье Страбовски оказался вопреки всем предупреждениям очень словоохотливым человеком. Даже дробовик поставил к подлокотнику кресла-качалки, в котором всегда сидел - удивительно, как это кресло еще не развалилось. Судя по рассказам «очевидцев», этот жест мог означать большую степень доверия: обычно винтовка покоилась на коленях, а дуло указывало степень намерений - или прочь от собеседника, или… Во всяком случае это был действительно хороший индикатор - проигнорировать было невозможно. Дело, по которому Грэг ездил в глушь, было скорее запутанным, чем странным. Очень много разрозненных фактов, очень много участников, очень много дурных поступков и очень мало порядка. Вечером, неподалеку, от дворца графов дю Мэн, остановилась машина. Некий парень залез на капот, плясал там под Принца и пускал мыльные пузыри. Пузыри поигрывали химической радугой и весело летали над подстриженными газонами, выписывая, повинуясь ветру, различные пируэты. Молодой придурок прыгал, махал руками и кричал нечто радостное. Жители Ле Манна, с удовольствием глазели на очередное шоу. Кто-то даже спрашивал, что тут собираются рекламировать. Вот пузырь ударился об одного из зевак. Потом еще об одного. И еще… Веселье, впрочем, скоро само по себе свернулось, зрители разошлись. Утром двоих жителей нашли прирезанными у дверей собственных домов. А возле свежего трупа третьего взяли «танцора диско». В полиции на вопрос о том, почему убил человека, ответить Том Страбовски не мог. Говорил только, что жертву он «пометил». Наркологическая экспертиза установила наличие неизвестного психотропного вещества в крови. Полиция взялась за поиски поставщика. Дальнейшее расследование выявило работу с угонщиками и наличие отца, Мишеля Страбовски. Тот был поклонником фильмов с участием Клинта Иствуда, жил в глуши, занимал немаленький участок, на котором среди прочих построек был и гараж. А также имел плохую привычку встречать всех без исключения незнакомцев дробовиком. В специализированную клинику его не отправили только потому, что хитрый старикан заряжал дробовик исключительно солью. Рассказ мсье Страбовски был очень интересен с точки зрения местных баек, но совершенно неинформативен для дела. Сына старик выставил за дверь, как только прознал, с кем тот связался. Грэг как раз пытался упорядочить все, что ему удалось узнать, когда поступил вызов. Эндрю сверился с навигатором - по всему выходило, что он находится ближе всех. Новаки… У них-то там что? - Комиссар Эндрю вызов принял, - дежурно отчитался и прибавил газу. Чтобы увидеть, как срывается с места на стоянке «Бугатти», едва ли не конкурируя в скорости старта с гоночным болидом. Быстро оттарабанив по рации запрос на перехват - описание, номер, - он притормозил, выскочил из машины и бросился на стоянку. Туда, где над избитым (раненым, трупом?) склонился Роман. - Как он? Что случилось? - первые дежурные вопросы.
Роман Новак: Роман, на бегу натянул старый свитер через голову, затормозил взрывая гравий босыми ногами, около упавшего. Тот пытался сесть, неуклюже шарил по глинистому края кювета рукой, вторая ладонь плотно прижата к лицу, сквозь пальцы просочилась ярко-алая юшка. Роман оглянулся, за окном мелькали две фигуры - Куинни и дед - тот уже выбежал из подсобки на крик. До конца Новак еще не осознал произошедшего, все случилось слишком быстро, драка, кровь, ребенок. Адский калейдоскоп. Новаку приходилось в жизни видеть раненых, цирковая "работа", профессия опасная, ничуть не меньше, чем у саперов или горноспасателей. Спрашивать "вам больно?" в таком раскладе было глупо. Было ясно, что тип ничего толком не соображал, он взахлеб кашлял, неряшливо мотал башкой, длинные светлые волосы - в грязи и крови. - Мсье! - раздельно и внятно произнес Роман. - Пожалуйста, запрокиньте голову. Так будет лучше. Сейчас приедут полиция и врач. Избитый отвел ладонь от лица, сложил ее "лодочкой", из ноздрей падали крупные капли, марали манжету рубашки, когда-то щегольской белый костюм напоминал теперь абстрактную мазню "кровища, глиноземище и немножко зеленой травы", рубашка выбилась из под ремня, двух пуговиц на жилете нет, судя по всему он неслабо проехался брюхом по гравию и бордюру. Ему еще крупно повезло, что не угодил под колеса. Когда то приятное лицо было перепачкано, на лбу кровила ссадина, под белесыми от боли глазами уже наливалась мордобойная синева. Он или не он? Теперь то пока не прочухается, и не умоется, не разберешь... И вообще кто из них уехал? А кто остался? Близнецы что ли? Или этот... флэшмоб? Кто из них был с бланшами, а кто без... Не, ну я нашел о чем думать. Раненый сплюнул - слюна тоже с кровяной пенкой. Видимо прикусил губу изнутри, когда врезали. Роман протянул руку, предлагая подняться, но тут едва ли не одновременно на стоянку вырулили полицейская машина и фургончик с мигалкой "ambulance des enfants", последний раз взвыла сирена, проплясали синие отсветы - врач и ассистент двинулись к дверям "Скотобойни", полицейский побежал из машины к Новаку и незнакомцы, бросил сходу, два быстрых вопроса, Роман узнал его - в сельской местности почту, полицию и врачей всегда знают в лицо, Новак обрадовался, что приехал именно Эндрю, человек толковый и ответственный, а не комиссар Орас, редкостный тормоз и зануда, и не Вилье, который норовил поужинать в долг и пару раз приставал к Куинни с глупостями. - Он вроде в сознании, но наверняка сотряс. Его сильно ударили по голове. Я его не знаю. Он у нас покупал еду. Тут вообще творится черти что, тот мужик с пистолетом, который бил, угнал его машину. Тут до Романа дошло, как будет выглядеть точный и совершенно правдивый рассказ о произошедшем за последний час. Да после такого бреда ажан вызовет третью машину. Психиатричку. Для всех, включая самого себя, ради профилактики Зазвенели колокольчики. Роман обернулся. На пороге стоял дед. Коренастый, невысокий. Как старое японское дерево искривленное ветром и непогодой. Поднялся ветер. Разметал седые космы. Руки деда болтались, как будто из них всегда ловких, неутомимых, вынули кости, оставив пустую кожу и мякоть в рукавах. Дед посмотрел на Романа, медленно кивнул. Угловатая, будто сломанная фигура старика напоминала быстро начерченный ударами туши иероглиф неизвестного инопланетного алфавита. Который обозначает всего одно слово. Таким юноша видел деда всего три раза в жизни. Новак крепко обхватил побелевшими пальцами плечи. Он знал это слово до того, как оно было произнесено. Смерть. Извините, заведение закрывается. Смерть в доме. За окном было видна безучастно сидящая на стуле Куинни, без фрачного пиджака, штаны, рубашка, подтяжки. Она закатала рукав, врач ввел в вену шприц. Ассистент бережно переложил немой сверток со стола в черный пакет. Сначала в лоб - кипяток, потом ледяной холод. Роман собрался и выговорил: - Комиссар, пострадавшего надо отвести в дом, там сейчас врачи, я попрошу у ассистента, чтобы ему помогли. Там я все вам расскажу по порядку. Он снова обратился к сидящему человеку: - Мсье, Вы можете подняться? Если нет, обопритесь о мою руку.
Людвиг Хансен: Ступор. Какой бывает, когда столкнешься с чем-то, что выходит за рамки твоих представлений о возможном. Когда реальность гнется, плавится и течет горячим асфальтом в плюс пятьдесят в тени. Нестерпимо жжет подошвы модельных туфель, вязко залипает нога на каждом шаге. Шок. И уплотнившаяся до консистенции желе действительность взрывается белым шумом нестерпимой боли. Осклизлые ошметки веером разлетаются вокруг и приходит способность дышать. Хансен дергается, бросает тело из-под взвизгнувших колес своей девочки на обочину. В хлам, в грязь, в срань и скрежет зубовный. Кровь. Вязкая, густая, как кисель под сбитыми руками. Адова раскаленная железка раздирает на части голову, требуя выть попавшим в мясорубку псом. Ниже пояса один пульсирующий болью ком. Вот только вместо воя из горла рвется захлебывающийся кашель. Со всхлипом один неглубокий вдох и опять из легких прет наждачная пыль, размалывая глотку в труху, заставляя сплюнуть алым в кровавое месиво вокруг. Нет. Не кровь. Просто красная размытая дождями глина. Показалось... Из окружающей мглы начал проступать какой-то парень, смешно раззевающий рот. Ну рыба, точно рыба. Голавлик. Серебристый. - ... подняться? Кого это он спрашивает? Меня? Людвиг снова тряхнул башкой и посмотрел тихо и зло. Перевел взгляд на трассу, отнимая от разбитого лица руку. Вслед умчавшемуся куску невозможного. Умчавшегося на его машине. Боль вскипела, застывая мутно серой холодной злобой. Лицо на миг исказилось. Вряд ли кто мог поверить, что эта, обычно дружелюбная и улыбчивая физиономия, может застывать таким волчьим оскалом. Глаза застыли даже не льдом, ядовитыми кристаллами медного купороса, на тонкой ниточке дрожащего нерва. Разбитые губы вылюнули неслышно вслед, будто наверняка зная, что его услышат: - Сссука... Хансен выдохнул. Боль сдавала позиции, затясь где-ото там, вглубине тела, готовая в любой момент выпрыгнуть наружу, но все же не сейчас. Звериная харя исчезла, уступая место обычной физиономии, пусть и избитой и растерянной, но все же обычной. Дрогнула легкая улыбка. - Все... все хорошо... Спасибо. Человек в некогда белоснежном костюме перекатился на колени, встал тяжело, покачнулся. И сделал шаг. С обочины. Прочь. Мотнул головой, отказываясь от предложенной помощи, скривился от подкатившей к горлу тошноты - да у тебя, братец, никак, сотряс - и медленно, аккуратными мелкими шагами пошел вслед за черноволосым типом в здание, по пути приводя в порядок мысли. Капли дождя, тяжелея, все били и били по лицу и спутавшимся волосам, охлаждая голову. Вдалеке глухо ворчала возвращающаяся гроза.
Грегори Эндрю: Через мгновение собственный вопрос уже не имел смысла - события замелькали, словно кадры в клипе. Врачи. Пострадавший - белый костюм, дорогая обувь, опять же машина: пижон, одним словом, - который уже пришел в себя. Роман, почему-то босой, рассказывает сбивчиво, но дельно - насколько это вообще возможно в данной ситуации. Факты: пострадавший в сознании, жить будет; приложил его угонщик; у угонщика пистолет; до этого угонщик покупал еду в закусочной. Не так уж и мало. Имена, паспортные данные потом. - Жан. Он вооружен, - самый важный на данный момент из фактов. И в ответ - отчет Жана: «Бугатти» засекли, ребята собираются ставить заслон на трассе у следующего поста, вызвали подкрепление из ближайшего городка. Если машина свернет раньше, готовятся прочесывать близлежащую территорию. Такую приметную тачку быстро спрятать не так-то просто. Человек на асфальте стоянки зашевелился, приподнимаясь. Грэг встал, давая возможность позаботиться о пострадавшем Роману. И взглянул в окно. Узкая спина в мятой рубашке, рукава закатаны до локтей. Подтяжки - родители опять экспериментировали с воспитанием грудного младенца. Эндрю бы улыбнулся - сам он считал такой подход скорее ребячеством, чем-то в стиле циркового прошлого пары. Если б не остальное. Игла прокалывает кожу на руке Куинни, а вот врач уже плотно прижимает ватку, сам сгибает безвольную руку, зажимает место укола. Старый Новак на крыльце - лицо, осанка, движения такие, будто бы старик сдал в одночасье лет на десять и уже одной ногой стоит в могиле. Через стекло было видно маленькое тельце в пакете - как обухом. Переменившийся в лице Роман. Собирающий себя по кускам, чтобы остаться вежливым, чтобы продолжить оказывать посильную помощь. Воспитательных экспериментов больше не предвидится. Что же тут произошло, черти всё подери? Тем временем избитый частично оклемался, встал и даже попытался уверить, что все хорошо. Дав ему время и возможность сообразить, где он и на каком свете, Грэг пошел следом за Новаком, по пути положил руку тому на плечо. - Показания подождут, - и кивнул в сторону Куинни. Ассистент теперь деловито заполнял форму свидетельства о смерти на планшете. Вот, пристроился за один из столиков. Замер над каким-то очередным анкетным вопросом, обратился было к женщине, осекся, посмотрел на Романа вопросительно. Эндрю тем временем подошел к врачу, который, сделав укол, сворачивал жгут, чтобы уложить его на место. Подал руку, приветствуя знакомого. - У него возможное сотрясение, - указал на вошедшего следом. - Взгляните, пожалуйста. Взяв стул, уселся поблизости ждать. Врач деловито и споро провел осмотр, задавая негромко дежурные вопросы: «Голова кружится?», «Тошнит», «Как вас зовут?»... Сделал два укола, обработал ссадины, предложил поехать в больницу для более тщательного осмотра. Дождавшись, пока деловитая суета медиков сойдет на нет, Грэг поднялся. Представился, соблюдая формальности. - Мсье, - встал так, чтобы видеть обоих - и свидетеля, и потерпевшего. - Я понимаю обстоятельства, но тем не менее позвольте задать вам несколько вопросов. Прежде всего, прошу каждого из вас рассказать свою версию случившегося. И по возможности опишите угонщика.
Роман Новак: Под потолком закусочной на сквозняке, как живые, толкались воздушные шарики. Все так же глупо улыбалась гипсовая корова. Дед увел Куинни наверх, та шла покорно, как автомат, лекарство подействовало быстро. Врач кратко объяснил Роману, что она будет долго спать, что завтра пришлют психолога из медцентра, оставил адрес, муниципального медцентра. Подъехать завтра к одиннадцати для оформления документов и результатов вскрытия. Спустился со старой деревянной лестницы из подсобки дед. Сказал: - Спит. Выключил телевизор, и разноцветную электрогирлянду над барной стойкой. Сел у окна, закурил. Часто и мелко стряхивая пепел в жестянку из-под тунца. Жанну будут резать, как белую лягушку. - кивая в ответ на слова врача, подумал Новак. Врач сказал полицейскому, что на детской скорой они не могут забрать потерпевшего, но дадут сигнал на станцию. Роман расслышал имя избитого - Людвиг Хансен. Не француз. Ну тут много туристов - дорога в Ренн и дальше на побережье в Карнак, где менгиры. Жалко мы не сняли плавучее кафе на берегу. Или маяк. Но денег хватило только на скотобойню. И деду тут сразу не понравилось... Говорил, нехорошо получится, тут же все доски на полу кровью хлюпали, и плевать что скотина, когда в одном месте много умирают, это плохое место. И не успокаивало даже то, что бойню закрыли в 1950 году, а потом тут был склад, а потом лавка и почта... Но и так пришлось полгода жить в автофургоне, пока не выбили смертные отцовские деньги по профсоюзной страховке. Старая тяжба. Сам Роман не знал, кто он такой - его мать родилась в Харькове, отец - поляк, он и сестра не знали ни русского ни польского, выросли во Франции. У цирковых нет национальности. Хансен после обезболивающих уколов слегка ожил, кровь унялась, он аккуратно отер лицо влажными салфетками. В ноздре белела ватка. Он полулежал на диванчике, скинув на спинку уделанный в драке пиджак и утешался холодной минералкой из высокого стакана. Серьезная и оскорбленная голубизна подбитых глаз. Казалось, его занимают только пузырьки газировки в стекле. Этот, даже после травмы и ограбления, ухоженный благополучный человек выглядел на все сто, по сравнению с убогостью старой скотобойни, которую три оседлых циркача напрасно маскировали шариками, фольгой, кусками обоев, дешевыми лампочками и деревенскими скатертями. Ассистент вышел вслед за врачом, унес черный полиэтиленовый сверток. Вот и уехала Жанна Роман предложил полицейскому стул. Комиссар Эндрю был надежен, как заглавная буквица в старинном тексте или метроном - доказательство прочности этого мира. Новак встал у стены, мысленно скомандовал себе: Соберись и вспоминай. Ты старший. Ты должен. Темная упрямая складка меж бровей. Угловатый в покое и некрасивый, юноша выглядел старше своих лет - у цирковых детства не бывает, с "волшебными пони" и воскресным Диснейлендом - ломать и ставить в каждодневную работу начинают с четырех лет, пока не окрепли хрящи. Главное вспомнить все последовательно и точно передать. Я не подведу. По половице к босой ноге Романа упорно ползла божья коровка. Новак негромко и внятно заговорил: - Господин комиссар, дело было так: собиралась гроза. У нас тут немного людей бывает, а тут было понятно, что в непогоду мало кто останавливается. Мы уже хотели закрываться. Я запомнил время, когда подъехал темно-красный "пежо" - без пятнадцати пять пополудни. Вышли двое - мужчина и девушка. Она - среднего роста, - мне примерно вот так - Роман показал на себе - Стройная, волосы темные на затылке стрижены, а спереди челка в беспорядке. Одета: куртка кожаная, не по росту, джинсы, кеды. Лицо такое остренькое... Не знаю как сказать. Роман улыбнулся и прибавил - Красивая. Да, еще она говорила с акцентом. Как американка или англичанка, но очень правильно. Подумал, как передать точнее, и решил сразу открыть все карты. - Ее спутника описать просто. - циркач обернулся к Хансену - Видите того человека? Вот один в один. Лохмы светлые до плеч, рост совпадает, глаза в синьку, оловянные. И это... - Роман давным давно листал журнал, оставленный в гримерном фургончике американским гастролером - комиком - вспомнив заковыристое политкорректное выражение, выдал: - Ну по фигуре, короче, горизонтально одаренный - и сомкнул руки в объемное кольцо над талией. Только сначала у него был черный костюм. С жилетом. Помятый, как будто он в мусорном баке ночевал. И видно что его дня два-три назад крепко били. Под глазами черно-зеленые синяки, костяшки рук разбиты, но уже подживают, угол рта порван слегка. Девушка с виду нездоровой показалась, на скулах румянец, шутила невпопад. Я сразу подумал, что или простуда или долгий недосып и нервотрепка. Они сделали заказ. Мужчина ничего так держался, болтал со мной, приятно, а потом спросил у моей сестры, где тут аптечный пункт и нет ли чего от температуры для девушки. Куинни принесла ей аспирин. А в этот момент девушка показала на телевизор, там новости шли, пятичасовые. Она рассказала что то про усыновленного мальчика и детский фонд. И вдруг этот.... Ну ее спутник заговорил, как в телевизоре. Какие то имена, цифры, я так и не понял... Он быстро говорил, как по писанному. В конце он выругал этого мальчика. То ли "ублюдок" то ли " маленький подонок" ... Девушка испугалась. А он смотался в сортир, будто внезапно затошнило. Девушка сказала, что у него аллергия, спросила, есть ли у нас свободная розетка для подзарядки лептопа, и быстро вышла. В окно я увидел, что она выбежала из его машины, как чумная, с рюкзаком и поймала почти тут же попутную машину на шоссе. Уехала будто за ней черти гнались. Мужчины не было долго. Я слышал кашель, видимо, его действительно рвало. Мы уже начали волноваться, и вдруг от шоссе подъехала серебристая такая красивая машина, я не знаю марки, без верха, как самолет с виду...Оттуда вышел вот он - Роман указал на Хансена и, криво усмехнувшись, добавил: - Мы чуть с ума не сошли. Думали в глазах двоится. Или его клонировали, как овцу Долли. Он взял обед на вынос, расплатился и вышел. И тут открывается дверь и на пороге я вижу того, которому было плохо. Только ему было хорошо... Роман остервенело потер лоб и выдал комиссару факты: - Он выглядел как из витрины модного магазина. Благостный, яблоневый цвет - белорозовый. Как подменили. На лице - ни синяков, ни шрамов, ни следа грима, верите, я работал в цирке и гримировку даже самую искусную отличу от фальшака и подсадки. Он был... ну прямо как первый день из гламурной мамы. Литой, даже вроде с виду круглей чем был, как персик из супермаркета. Элитный Кен без Барби, только щеки и пузо на фастфуде нажил. Весь в белом, костюм выутюжен, сам причесан, как в салоне. А прежде он был в черном, мятом... Мы с сестрой просто обалдели. Он спросил где девушка, я ответил что уехала. Он выбежал, я следом. Он, как псих, сунулся в свой пежо, завел, а у машины колесо проколото. Потом вылетел с пистолетом и набросился на... Роман зыркнул на Хансена - - На потерпевшего. Они, как два зеркала, друг против друга стояли. И тот с пистолетом ударил его, грамотно, умело, ключи отнял, махнул в машину через дверцу и стартанул. Ну тут я набрал 0-17. Через пару минут закричала Куинни, что с маленькой беда. Дальше вы знаете. Нет. Никто из них к ребенку близко не подходил. Божья коровка карабкалась по шву черных джинсов Романа. Циркач устало закончил: - Я потом посмотрел в туалете. Все чисто. Второго выхода на улицу нет. Переодеться у него не было времени. Как это вышло, я не знаю. Тут неожиданно, как скрипит в ненастье сухостой подал голос дед. - Как бывший иллюзионист говорю - без "зарядки" такое превращение сделать невозможно. У него "зарядки" не было. Я разгадывал трюки Ури Геллера и Гарри Гудини. Глаз наметанный. Знаю одно. Он забрал Жанну. Как фиолетовый билетик на метро. Роман вскинулся, скрипнул зубами - Дед! Но тут же взял себя в руки - Простите нас, господин комиссар. Я все сказал. ---------- *зарядка* - цирковой реквизит, который прячется в декорациях для номеров фокусников.
Людвиг Хансен: Хансена качнуло. Колокольчик звякнул. Отозвался в гудящей голове разбитой вдребезги тонной стекла. Причем, явно разбитой о лист жести. С лязгом и грохотом. Череп едва не раскололся от негромкого, в принципе, звука. Еще пара шагов. Заставил себя. Сделал. И со стороны почти и незаметно легкой заминки. Оп-па... Откуда здесь взялась такая прорва народу? Глухо же было, как в танке. После ядерной войны и всемирного потепления... лет через триста. Так. Чернявый явно полицай. Эту манеру держаться они если не впитывают с пеленок, то явно мутируют под воздействием неведомого излучения жетона. Тоже мне, хрен с бугра. Раскомандовался. Уголок рта незаметно дрогнул. Впрочем, это можно было списать на боль от ушибов. Врач, солидный дядька с изрядными залысинами, ухватил неприятно жаркими пальцами за подбородок, заглянул в зрачки. Захотелось стряхнуть с себя чужие руки, как шлепнувшегося сверху на кожу слизня. Вроде и неопасно, и не страшно, а поди ж ты. Передергивает. Защипало от обеззараживающего, цепкие лапки с мягкими пальцами ухватили за запястье. Едва ли не воркуя, дядька объяснял, что это обезболивающее, сейчас вам станет легче. Людвиг улыбнулся понимающе и только на дне глаз затаилась стойкая неприязнь - не дергай меня, дядечка... Мне сейчас свернуться, выдышаться, вылежаться и все будет зашибись. Я, дядечка, живучий. Меня только трогать не надо... Тут ажан затребовал рассказа, что произошло, и Хансен невольно напряг слух, откинувшись на диванчик и внимательно изучая поднимающиеся к поверхности воды пузырьки. Они ведь, вот какая штука, эти пузырьки, как живые. Интересные. И при этом нихера от меня не хотят. Ползут себе потиху наверх и ползут. Толкаются. Рыжий голавлик начал вещать и если первые пузырьки гнались друг за другом в относительном покое, то на описании "угонщика" рванули вверх как бешеные. Рука дрогнула. Стакан качнуло. Ах ты ж швабра рыжая... Выкидыш бухенвальдский. Человек-жопа вешалкой. Проволочник мадагаскарский. Да что ты вообще понимаешь во внешности? Глаза оловянные? Ты свои лупалки давно в зеркале видел? Да тебе и девки небось, если дают, то только с закрытыми глазами, в полной темноте и замотавшись в одеяло, чтоб не уколоться. О колючую проволоку, которая у тебя вместо костей. Фу-ты ну-ты, ножки гнуты, ходячее пособие по геометрии, мечта математика... Хансен благостно улыбнулся и кивнул, подтверждая слова голавлика. Да, мол, похоже. А вот дальше пошла уже какая-то совсем хренотень. У них тут что, вообще все с ума съехали? Ну похож тип внешне, но разводить из этого целую бодягу... С костюмами-оборотнями и лопухами-убийцами? Зритель, будь бдителен, унитазы-трансформеры откусывают задницы. Десятки пострадавших молят о донорских жопах... Они тут вообще, нормальные? Нигде конопляные поля не дымятся? Людвиг запихал свой собственный ступор от встречи с "зеркалом" куда-то глубоко вниз - ведь все можно объяснить. Все, мать вашу, всегда можно объяснить логически. Может они под наркотой? Или это какой-то дурацкий розыгрыш? Где потом выскакивают голые девки и кричат: "Smile!!!". Ага. Только уж слишком это для розыгрыша. В розыгрышах не херачат по яйцам и не обеспечивают разыгрываемому сотряса... - Господин... - Людвиг сделал паузу, - комиссар. Я могу подтвердить практически все, что рассказывает этот человек. - Голос чуть хрипловатый, выдает пересохшее горло и шок от боли, смотри не перестарайся, просто позволь себе отпустить немного тело, но при этом приятный, поставленный, - кроме того, чему я сам не был свидетелем. Машина моя, оформлена на меня, "Bugatti Veyron Grand Sport", серебристый металлик, номера... - Хансен чуть поморщился, будто ему было трудно говорить, - старые, еще не измененные под новую систему, 4076ЕF75. У этого человека был мой пистолет. Беретта... С гравировкой... Я не знаю, когда он его успел достать. Но свой ствол я узнаю, да...
Закон и Порядок: Центральный комиссариат Национальной Полиции города Ле Ман. "Commissariat generale de Police" (Compagnie Républicaine de Sécurité) 207 rue de l'Eventail - 72000 Le Mans ... Если верить сводкам похоронных бюро есть критические месяцы обвальных смертей - июнь и ноябрь, когда жатва особо щедра: убираются пожилые сердечники и астматики, искореженные автомобили на обочинах дорог торчат нелепо, как человеческие консервы, в онкологических палатах сестры не успевают застилать заново пустые койки, в провинции - взрывы бытового газа и пожары. Есть свои неписанные закономерности и у полиции. Нехороший месяц май - по улицам болтаются "кассеры", бьют витрины бутылками или жгут машины, заранее стягивается к городам военная жандармерия, в августе - пик отпусков, значит вступают в дело обиженные мужья с дробовиками и нарки в парках. Под Рождество активизируются демонстративные самоубийцы - одиноким и нищим невыносимы золотые гирлянды и елочные украшения в витринах. Теплые безлунные ночи с пением соловьев - угоны, изнасилования и грабежи. Но сентябрь 2009 года с самого начала выбился из графика - с каждым днем сводки происшествий становились все жарче, а факсы и телефонные звонки из главного управления Безопасности департамента Иль и Вилен в Ренне - все более грозными и краткими, как брех бультерьера. И ясно было что происходит обычная цепная реакция - "начальник грызет папу, папа грызет маму, мама грызет меня, а я грызу сахар" В роли последней инстанции как раз и оказался Ле Манский комиссариат. Старший и младший состав в пригородах и городишках вокруг, вот уже три недели имитировал бешеную деятельность и бдительность. Офицеров выдергивали из отпусков, по инстанциям порхали отчеты, взыскания и взаимоисключающие приказы, неуемно трещали и пиликали стационарные и сотовые телефоны, носились, как угорелые, курьеры и младшие сотрудники, одновременно производились смотр состава и учет техники, короче происходило то, что в курилках и столовке называли грубо, но метко: бурление говн. Головы еще не летели, но погоны уже "дымились" и в личные дела щедро вклеивались красные предупреждающие стикеры. У всего "убойного" отдела дружно накрылась грядущая рождественская премия - плохой Санта начал прямо с сентября. Что сказать о начальнике уголовного отдела? Морис Колиньон-Ледюк (48 лет, женат, двое детей, морально устойчив). Первое: он страстно обожал кроссворды и выписывал журналы вроде "Разгадай-ка" и Головоломка пачками, даже сны ему снились по горизонтали и вертикали. Он говорил, что разгадывание слов развивает его мышление и поднимает IQ до заоблачных высот Эйнштейна и певицы Мадонны. У него была дурная привычка дергать сотрудников - вне зависимости от их занятий, даже патрульных по экстренной связи и спрашивать: Приток реки Ориноко, пять букв, третья "у". Быстро." Ходили байки, что отдельные эрудиты ухитрялись отвечать безошибочно даже в засаде или в перестрелке. Остальные упражнялись в виртуозном спихивании вопросов на ближних - Спросите у Альбера, он там был. " Хором выдыхали, когда начальство делало "отбой" и переключалось на Альбера. Тот сигналил минуты через три и шипел: ну вы и сволочи! Подхалимы наоборот зубрили заковыристые слова, знали, что начальство любит чистую эрудицию, а не поисковую строку yahoo. Отказов Колиньон-Ледюк не терпел и старался подгадить по мелкому, а то и по крупному. Второе: он не любил фильм "Амели", потому что в одном из эпизодов глазастая Одри Тоту учила приятеля недоумка обзывать зловредного соседа: Колиньон - ты гандон!". Он даже составил петицию о том, что фильм вреден, безыдеен и должен быть снят с проката, и собирал подписи среди сотрудников отделения - так полицейские Главного Комиссариата выявили подхалимов - подписались 15 человек, не считая цветных уборщиков, которые боялись потерять работу. Третье: за годы службы в Ле Мане Ледюк рассказывал одну коронную историю. Лет пятнадцать назад, в Париже он участвовал в охране президентского кортежа и видел Господина Президента "вот так, как вас сейчас", история варьировалась в зависимости от ситуации - то Господин Президент при словах "бравые ребята" многозначительно дернул бровью в его сторону (шмыгнул носом, показал ухом, подмигнул глазом, тпрукнул губами, дрыгнул ножкой), либо - перед выходом на ковровую дорожку под свет софитов навстречу Господину Послу, замешкался, потому что не знал куда сплюнуть жвачку, и тут Колиньон подставил ладонь и тем спас Республику от позора. Республика как всегда не оценила рвения, завистники подсидели, преступный элемент заел, еврейские тузы нажали на тайные рычаги мирового заговора и Колиньон-Ледюк приземлился на кресло в провинциальном Ле Мане - добро пожаловать в страну коровьих лепешек и бретонских оладушков. И вот недавно дежурный секретарь в столовой сказал: Братцы, запасаемся гробами, дела плохи. В кабинете у "самого" лежат восемь журналов "Вестник кроссвордиста" три "Раскинь мозгами" и пять "Судоку". И, прикиньте, все квадратики... абсолютно чистые. Ребята приуныли, сменные патрульные, у стойки поперхнулись безалкогольным сидром. Апокалипсис. Река Ориноко спокойно глотала мутные воды своих притоков, и не мог спасти положение " Старинный медный предмет кухонной и банной утвари, три буквы, первая "т", последняя "з". С начала месяца два мертвых висяка и радостно наклевывался третий. Плясуна Страбовски повинтили, но с того не легче: от поклонника уличных акций, мыльных пузырей и серийных убийств добились не больше показаний, чем мяуканья от кукушки из часов. Экспертиза по поводу наркоты в его крови разводила руками и бормотала что-то вроде "сложный случай" и "надо посылать в лабораторию в Париж или Лозанну". Причем парижские эксперты отвечали: а вы не бросайте на нас своих мутантов и швырялись обвинениями в некомпетентности. Но ведь неизвестное вещество откуда-то взялось у живореза - и не факт что он единожды сварил свою хитрую химию по ошибке в ложке для ширки... А что если где нибудь в старом гараже целый склад и скоро еще пятнадцать таких же торчков запляшет с мыльными пузырями на перекрестках. Второе дело заварилось совсем недавно: бывший работник транспортной компании Эрик Сабатье подал заявление о пропаже или похищении восьмилетней дочери, Марины Сабатье. Дело было скверным - Эрик ехал на машине с двумя детьми - Мариной и ее десятилетним братом Патриком. Девочка задремала на заднем сидении, отец с сыном вышли на десять минут в "Макдоналдс", вернулись, а Марины нет. Из машины ничего не пропало. То ли девчонка сама ушла и потерялась, то ли ее выманили и похитили среди бела дня, что было несложно - судя по медкарте у Марины сильно не хватало винтиков в голове, конечно не даун, ложечкой от мороженого в рот не промахивалась, и даже в общую школу ходила, но отклонения имелись. Многодетный папаша развел вселенский хай, поставил на уши районный участок, довел дело до главного комиссариата, потрясая справками и фотографиями своего выводка (пять душ на соцобеспечении) его сожительница стукнула во все комитеты по охране детстве, и тиснула объявление и интервью по кабельному. Судя по всему, безутешный Сабатье рассчитывал состричь недурной куш. Поползли слухи, что полиция бездействует. В итоге по окрестностям Ле Мана под дождем рассекали 150 фликов с кинологами, подняли вертолет, который бестолково трещал лопастями над выпасами и трассами. На всякий случай перетрясли досье на всех взятых на заметку педофилов округи, и даже превентивно засадили семидесятипятилетнего учителя истории на пенсии (в маразме) того самого, что однажды в подъезде показал член трем старшеклассницам, невинно курившим на лестничной клетке ганжубас. Марина провалилась сквозь землю. Ни одной зацепки. Пресса кудахтала, общественные комитеты Старых Дев учиняли трагический срач на собраниях, собирали деньги в помощь семье, которая последние 15 лет меняла адреса и прекрасно жила на пособия. Париж стучал кулаком по столу и бомбил Ле Ман гневными запросами, требовал, как беременная баба, персиков зимой - и чтобы вынь да положь и нас не волнует, и да вы что все с ума посходили, да еще во время кризиса и новой внутренней политики. Колиньон-Ледюк словил нервный тик и оштрафовал за неподобающее поведение двух сержантов. Одного давно собирался - у него на мобиле стояла мелодия из "Амели". Второго уже не помнил за что. Кажется, застукал его в сортире у зеркала за подкрашиванием усов женской тушью для ресниц (ултрачерная, стопроцентный объем, без комочков). Подхалимы пришипились и прижали уши, "двоечники" старались лишний раз на глаза в коридоре не попадаться, тяжелые дела перевесили на "анонимных трудоголиков" и "рабочих лошадок" вроде инспектора Грега Эндрю и Бруно Бланшара - которые давно уже проходили под кличкой "великомучеников". Но сегодняшний день побил все допустимые рекорды. Сначала мутный вызов из кафе "Скотобойня" с трассы 60, с вооруженным налетом и угоном, куда тут же направили Эндрю и двух патрульных Гардье и Титу, которые до того звонили из "Ромашек и Кувшинок" с сообщением о "дежа вю" - представляете, сначала один мужик, с типичным прямо по инструкции"de'lit de sale gueule", ( странное поведение субъекта), потом второй, копия первого, только некоцанный и побогаче, и - опять же странное поведение в наличии. Первого проверять не стали, кто ж знал, что их двое, а второго не успели - очень удивились. Но вишенкой на торте стал визит в опорный пункт жандармерии при повороте на Гуэнно ненормальной бабы на зеленом седане, сектантки, которая колесила по городишкам и фермам с полным багажником брошюрок "Свидетелей Иеговы" . Мадам визгливо утверждала, что подвезла по доброте душевной девушку-хичхакера, а у той в оранжевом рюкзаке неожиданно закричал новорожденный Антихрист. Конечно со страху баба попутчицу высадила, но потом вспомнила о гражданском долге и довела до сведения. - Типичная наркоманка! - вещала свидетельница - в кожаной куртке, из тех что слушают Мэнсона и режут кошек! Бабу едва отвадили, (ценой купленных брошюрок "Иисус видит тебя" в количестве 15 штук) но сигнал в комиссариат дали. К тому же из "Скотобойни" пришел "звоночек", про мертвого младенца. К шести тридцати вечера Колиньон- Ледюк обгрыз ластики с трех простых карандашей, на его компьютере залипла кнопка "enter". Преступник по последним сообщениям скрылся с места преступления. Когда Колиньон узнал марку угнанной тачки, то позеленел. Искренне пожалел про себя, что ее владельца всего то свистнули по морде, а не влепили пулю в лоб. Честным трудом такого не наживешь! А нечего на нашем участке своей "бугатти" трясти. Понаехало хлыщей. Объявили экстренный перехват. Кадры, кадры, где я вам их возьму? Рожу что ли? Полсостава уже поднято по делу Сабатье! Крупные рыбы и мелочь комиссариата молились, чтобы об этой истории не разнюхали журналисты. Операторы и координаторы на телефонах вперивались в скучные конторские стены красными, как у кроликов, глазами. Подхалимы и взяточники, оценили масштабы шапито и упоминая Эндрю в трепе злорадно опускали большой палец вниз. Честный инспектор многим был костью в горле. Над дверью кабинета начальника на электронном табло дьявольски алели цифры часов, отсчитывая убегающие минуты и секунды. .... Трасса 60. Мелкий дождь, мокрые бока сине-белых автомобилей, сирены затихли, только мертво проблескивают синие мигалки. Треск и шипение патрульной рации. - Сержант Моро вызывает инспектора Эндрю, прием. Автомобиль обнаружен, 37 километр, у моста, поворот на Бри, дверцы открыты, мотор не заглушен, повреждений нет, снимаем "пальцы" в салоне. Угонщик скрылся, прочесываем квадрат по инструкции. Здесь женщина, без сознания, скорая вызвана, жду дальнейших распоряжений.
Грегори Эндрю: Интуиция. Хорошее, культурное слово. Принятое в общественных кругах и допустимое при упоминании в присутствии дам. Читай - жен офицерского состава, поскольку некоторые патрульные сами сто очков вперед дадут любому портовому грузчику. Но на самом деле гораздо правильнее и точнее оказывается выражение «чуять жопой». Тема жопы фигурировала в отделе уже с начала осени. С тех пор, как посыпались звонки. А тема любимого аромата анальной смазки - с тех пор, как поиски пропавшей девочки не дали никакого результата. Сам Грэг для себя уже определился: анальную смазку он предпочитает без цвета, вкуса и запаха. Никакой пошлятины, наподобие груши или банана. Так и отвечал, сохраняя невозмутимое выражение, а потом вежливо интересовался предпочтениями собеседника - это работало хорошо и быстро, куда быстрее, чем попытки сохранить «профессиональное» лицо. Какое там к чертям лицо, когда и последней собаке понятно, что комиссариат по уши в… Не стоит уточнять. Все вокруг люди культурные и вежливые. На этот раз чуйка отказала ровно до того момента, когда Роман начал говорить. Как отрезало. Казалось бы: трагедия, но не более того. Драка. Рядовой угон нерядовой машины, владелец жив. Плюс смерть маленькой Жанны - медики предварительно предположили, что смерть в колыбели, синдром загадочный даже в наш век развитых технологий. А потом началось. Первым стал рассказ Романа, человека, который не грешил психотропными, не отличался бурной фантазией или настолько тонкой душевной организацией, чтобы стресс мог спровоцировать поток иллюзий или неадекватного восприятия реальности. Рассказ был откровенно бредовым, а реплика старика Новака и вовсе оказалась финальным мазком картины абсурда. Ле Манн пора переименовать в Твин Пикс. Только вот Эндрю на роли ни агента Десмонда, ни Купера не подписывался. - Спасибо за подробности, мсье Новак. Все это очень важно. Тщательно, по фактам, он записал сказанное. Дал на подпись. То же самое повторил и с потерпевшим хозяином «Бугатти». «С моих слов записано верно». Дата, подпись. Сегодня показания будут у Колиньона на столе, и клеточки в журнале кроссвордов опять останутся незапятнанными. Разве что это будет чья-то кровь. Образно выражаясь, конечно. Информация тем временем стекалась со скоростью потока из прорвавшейся плотины. И обилие фактов порождало куда больше вопросов, чем ответы. Из всего потока только одна новость была хорошей - исчез состав преступления по угону - машина нашлась, потерпевший ни к кому претензий не имеет. Вот прямо сейчас на пару с комиссаром Эндрю и поедет на место. Кстати, чем мсье Хансену так не понравилась атмосфера «Ромашек и Кувшинок»? Просто интересно. Моро получил указания не прекращать поиски, машину не трогать, никого кроме экспертов к ней не подпускать - Грэг знал ребят из комиссариата: перед такой цацкой мало кто устоит. И главное: отправить в больницу сержанта, а в помощь ему выделить еще двоих - для посменного дежурства. Не выпускать из виду и из палаты найденную девушку. Выяснить, откуда она и кто. Ничего не объяснять. Все претензии самой пациентки и администрации больницы переадресовать комиссару Эндрю. - Если что-то прояснится, обязательно сообщу, - это уже вновь Роману, перед тем как попрощаться. В салоне Эндрю закурил - нарушая тем самым не так давно введенный запрет на курение в служебной машине. Пришлось щелкнуть три раза кремнем - огонек все никак не хотел появляться. Разворачиваясь на стоянке, он попытался из всей вывалившейся на его голову помойки разнообразных сведений вычленить главное для себя на данный момент. Главным и самым разумным было бы спихнуть этот бред на кого-то другого. Учитывая, два висяка. Но. Вызов по рации принял он. А следовательно, и отдуваться теперь ему. Теперь по порядку. Кавардак с перевоплощением. Фокусы фокусами, но изменять внешний вид горазды не только иллюзионисты. Некоторые грабители супермаркетов в этом поднаторели не хуже - притворяясь то обслугой, а то и манекенами (был один такой случай). Кто его знает - может тут у нас достойный продолжатель традиций Гудини. Во всяком случае, смена костюма и обновление рожи скорее косвенное свидетельство того, что фигурант нечист на руку. Куда более косвенное, чем угон и драка. Двойники. Голословно и недоказуемо, пока не будет пойман угонщик. Да, среди свидетелей есть и патрульные. Но мало ли людей, похожих друг на друга с определенного ракурса? Вспомнить хотя бы обилие копий Элвиса. Запрос ничего не дал, кроме нескольких просьб уточнить паспортные данные, долгой паузы и ответа - да, есть такой: адрес, телефоны, дом, престарелая мать, немалое состояние, не так давно умерла родная тетка. Ничего толком от мсье Хансена, которому нечего предъявить, на данном этапе добиться нельзя - это видно даже по тому, как тот отвечал, по тому, как отказался писать заявление. У человека явно свои методы добиваться правосудия, с деятельностью полиции не связанные. Поэтому, опознав свою тачку, он сможет отправиться на все четыре стороны, оставив какие угодно координаты на прощание. Полученные травмы работают на него - на них можно будет сослаться, вздумай полицейские его держать дольше положенного. На будущее Эндрю отметил выделить пару толковых ребят для наблюдения. Во всяком случае, стоит попытаться - как минимум, чтобы определить степень профессионализма, если тот наблюдение обнаружит и уйдет от хвоста. Смерть малышки в колыбели. Трагедия в семье Новаков. Но опять же связь между этим событием и остальными только во времени. Есть и предварительный диагноз. Хотя последнее слово за патологоанатомом. Да, надо будет наведываться в «Скотобойню» время от времени - никогда не знаешь, что устроят убитые горем люди. Нельзя списывать со счетов даже всегда уравновешенного Романа. Девушка в кожаной куртке, знающая про аллергию фигуранта, с кричащим Антихристом в рюкзаке. И рванувшая от закусочной на всех парах. Это уже по-настоящему интересно. Это шанс получить ответы на хотя бы некоторые вопросы. Не реализованный пока что шанс, а следовательно, и наиболее важный на данный момент. Сам кричащий рюкзак как факт Эндрю тоже перевел пока в разряд неустановленного. Мало ли какие бывают идиотские мелодии у людей на мобильниках. Надо будет при первой возможности наведаться с визитом в палату. И проверить телефон, плеер - любые устройства, которые могут издавать звуки. И последнее. Угонщик. Самое важное это восполнить пустоту на доске. Почему-то это казалось настолько важным и в то же время близким - вот-вот, и можно ухватить за шиворот, уже сама собой выстраивалась картина того, как беглеца допрашивают в участке, - что Грэг почуял жопой: на сей раз не обломится. Так и произошло: когда комиссар притормозил неподалеку от мирно стоящей «Бугатти», его встретил почти весь наряд во главе с хмурым от неудачи Моро - беглеца упустили. Эндрю выслушал, как странно вели себя собаки, покивал, запоминая еще и это. И уточнил, в какую именно больницу увезли девушку. Мсье Хансен, у которого шустрые эксперты уже взяли отпечатки пальцев (надо же отличить - где тачку лапал владелец, а где угонщик) и по распоряжению комиссара присовокупили к запросу по международной базе данных, тем временем свою машину благополучно опознал, как и пистолет с гравировкой - по крайней мере из этого можно было сделать предположение, что преступник сейчас безоружен. Но какого черта он после такого подвига бросил машину, оружие и рванул по полям? За чем? Или за кем? Эндрю надеялся, что в больнице он хоть что-то узнает на этот счет.
Закон и Порядок: Люди рождаются оптимистами. Дитя родили, обмыли, взвесили, дали вкусную титю, и вот дитя лежит, тпрукает, гуркает, смотрит на мир несфокусированными глазенками, писается и тянет в слюнявый рот ножку и ему, черт возьми, возмутительно хорошо. Бирка на лодыжке, эта штука между ног и регулярные уколы не омрачают его существования. Мама его любит. Микки Маус любит Минни. Том никогда не поймает Джерри. Мультяшка Бетти Буп поет свое бессмертное "Пу-пу-пи-ду - пу!" Действительность прекрасна и удивительна. Ребенку делают "козу", приучают к смеси "Нестле" и целуют в попку просто по факту его существования. Солнце светит и греет. По синему небу плывут белые облака. Голубка Пикассо летит. Мадонна улыбается. Слова "кризис", "атомная бомба", "свиной грипп", "терроризм и коррупция" - пустой звук. Комиссар Бруно Бланшар родился в понедельник, 1 января на два месяца раньше срока. Его принял похмельный акушер. И записал: девочка. Когда младенца поместили в инкубатор и подключили к системе дыхания во всем здании рубанулся свет. При первом взвешивании Бруно уронили на кафельный пол. Первый шаг во дворе родного сельского дома он сделал прямо в свежую коровью лепешку новенькой пинеткой. Первый молочный зуб извлекала из его горла бригада детских травмотологов - он неудачно проглотил его в тот момент, когда его мать упала с лестницы с пятилитровой банкой горячего повидла. В первый день в школе у него отобрали карманные деньги. Он скрупулезно переболел всеми детскими болезнями прямо по списку медицинской энциклопедии, исключая ветрянку, которую подхватил в тридцать лет с убийственными осложнениями. Первая женщина, с которой он познакомился на сельских танцульках оказалась переодетым карманником-гастролером. Правда этот опыт нельзя было отнести к негативным. Всю ночь Бруно выпивал с новым приятелем, закусывая "пастис" тунцом из консервной банки, а наутро, проверяя пустые ящики комода, откуда исчезло столовое серебро, мамино золотишко и бабушкина "похоронная" заначка, принял железное решение - и неделю спустя подал документы в полицейскую академию. Пессимизм, "Пастис" и полицейский жетон остались с ним навсегда. К 2009 году Бруно Бланшар имел службу в центральном комиссариате Национальной Полиции города Ле Ман. Дано: неуютная однокомнатная квартира на окраине города, "рено" 1990 года выпуска цвета "лягушка в обмороке", холостяцкая привычка засовывать скомканные носки в гармошку батареи центрального отопления, робкая дружба с престарелой консьержкой "прошу Вас, мадам, войдите в мое положение, у меня получка в пятницу, двадцатого, я обязательно внесу..." - Во первых: мадемуазель! Во вторых - вы должаете второй месяц!". На Рождество - живая елочная лапа в пустой бутылке на подоконнике, украшенная тремя невеселыми шариками и ватой и открытка от тети Иможен из Карнака. И гудение постоянно протекающего крана. Амбре в ванной комнате всегда напоминало Бланшару, что санузел совместный, неразлучный, как Верлен и Рембо. Два раза в год, 14-го июля и на день рождения, комиссар Бланшар, стесняясь звонил по вырезанному из бесплатной газеты объявлению и не своим голосом сипел в трубку: Алло... мне бы...эээ" Через полчаса приезжала усталая профессионалка по вызову в дешевом платочке на крашеных волосах со сменными туфлями и презервативами в полиэтиленовом пакетике и долго отряхивала зонтик в прихожей. Проститутки любили Бруно. Он поил теткиной наливкой и до утра говорил "за жизнь". И даже провожал до автобусной остановки, либо подвозил до кафе. Сорок пять лет. Восемнадцать раскрытых уголовных дел повышенной сложности. Пять пулевых ранений, из которых два несовместимы с жизнью. Гастрит, увеличенная печень, забитые холестериновыми бляшками вены, хронический алкоголизм. Идеальный послужной список. Брался за самые безнадежные дела. Мятый серый плащ и мятая шляпа "мечта семидесятых". Обрюзглый, неухоженный, с моржовыми усами, щеками сенбернара, обширной, как Антаркида, лысиной, на которую начесаны были жидкие седеющие прядки. И посреди скомканного, пожеванного жизнью французистого лица торчал, как Ника посреди Лувра, колоссальный унылый нос. Пористый. С волосками и багровыми прожилками. Когда он допивал до половины заныканную под плащом неизменную бутылку "пастис" , это никак не отражалось ни на речи, ни на движении - разве что унылый нос становился более унылым. В его картотеке были сутенеры, растлители, грабители инкассаторов, серийные убийцы, ворье всех мастей, и, наклоняясь над очередной расчлененкой из мусорного контейнера (висяк, головы нет, безнадежная бытовуха, проливной дождь, переговоры по рации, шуршит и липнет черный полиэтилен дождевика) Бруно делал треугольные брови, достойные ослика Иа-Иа, и в грустных его глазах читалось:" Человечество! Волки поедучие..." Больше всего на свете комиссар Бланшар боялся двух вещей: своей тети Иможен (единственная оставшаяся в живых и судя по всему бессмертная родственница, которая умела гадать на кофейной гуще и даже за месяц предсказала теракт в США 11 сентября, но это янки не помогло и Бен Ладену не помешало) и пенсии. Что делать без работы в пустой квартире он не знал. Даже на больничном, он сидел дома не более трех дней и выходил досрочно. ... В девять тридцать вечера Бруно Бланшар вышел из экспертной лаборатории, лицо у него было обычное. Нос уныл до невозможности. Одна рука в кармане (ласкала бутылку), во второй в прозрачном пакете болтались вещдоки, которые привезли из "Скотобойни" патрульные ажаны Гардье и Титу, которые обыскивали прокатный темно красный "пежо". Он чуть громче чем обычно хлопнул дверью - отсек заливистое хихиканье девчонок-практиканток и басовитый хрюк и гогот маститых экспертов. "Пальчики", снятые в угнанном "бугатти", а так же в туалетной комнате придорожной забегаловки, как говорится "высадили на ха-ха" всю лабораторию. Бруно Бланшар изучил материалы и не засмеялся. Во первых не умел. Во вторых - он прекрасно себе представлял лицо Колиньона, который получит сводки и результаты. Воображения у Бланшара не было - но даже он отчетливо услышал стук ножа гильотины и хряск шейных хрящей. Он вышел из курилки на улицу - по ровному газончику перед Комиссариатом приплясывал дождик. Бруно окунул голову в плечи, поглубже надвинул мокрый шлюпяк шляпы на лоб, еще раз сверился с книжечкой паспорта, найденной в бардачке "пежо" и достал из кармана неглаженных брюк с пузырями на коленях, допотопный мобильник. Цифры и буквы на клавиатуре были полустерты, но Бруно уже давно пользовался телефоном вслепую. Он набрал номер - не служебный, а личный - комиссара Грега Эндрю. Дождался ответа и заговорил, поводя хоботом. - Алло. Грег? Да. Я. Вечера... Нет, не доброго. Не доброго говорю! Алло? Тут такое дело. Обработали ребята "пальчики". Да, и по базе проверили... Что? Нет, результат есть. Лучше б не было. Момент. Бланшар неловко вытянул пачку папирос, закурил против ветра, китайская зажигалка после пяти щелчков выдала огнеметное пламя, и опалила левый ус и бровь - Parbleu! - рыкнул Бруно и продолжил, прижимая телефон ухом. - Короче, помнишь, в Париже шумиха была? Дело о терроризме и работорговле... Да, малолетка и наркота. Мартин Марешаль, ну еще у нас на доске висел по общереспубликанскому розыску, потом сняли... Да, тот самый. Рожа такая, гладкая... Херувим. Ну который сначала отмазался, потом дуба дал... На угнанной тачке его "пальцы". Что? Нет, по базе прогнали... Его. А у потерпевшего такие же. До завитушки. Только в зеркальном отображении. В сортире "скотобойни" твой Андерсен не отметился, а Марешаль есть... Ну ладно, ладно, не Андерсен, а Хансен, един хрен. Не знаю я, как такое... Экспертиза ржет хором, перекур взяли. Покойник у нас тут тачки угоняет и мордобой тоже типа на нем. Откуда я знаю? Его в Лионе завтра хоронят, я сигнал уже дал... Это их епархия. Ответ ждем. И еще... Бланшар зашуршал пакетом, раскрыл найденный паспорт, покачал головой: - Патрульные красную "пежопу" обыскали, нашли ксивку. Авто прокатное, контора в Ренне. Квитанция и паспорт на имя Луи Лувье. Помнишь, проходило такое имечко в 2007? Ну да.... Бискайя, Нормандия, Берлин. То что по интерполу светилось. Контрабанда, терроризм и прочее. Мы еще думали - наш клиент или нет. В Париже так и не доказали. Ну короче и рожа и пальчики на ксиве - все тот же - дорогой покойник. Марти Марешаль. Грег. Мне жопа подсказывает, что пазлы сходятся. "Самому" пока не докладывался, но кажись пахнет жареным. Если я верно мыслю, у нас тут по коровникам "враг общества набер ван" гуляет... Если дело до Парижа дойдет и до газетчиков - можно мылить веревку. Веревку, говорю. Мать, что со связью... Алло, алло, Грег? - Биип! Недостаточно средств для продолжения вызова! - очаровательным сопрано промурлыкала механическая барышня. Бруно Бланшар потряс и даже зачем-то подул на мобильник. Кустистые брови меланхолично сдвинулись. Он выбросил окурок, хлебнул из под полы анисовой водки и произнес по складам: - Тех-ни-ка на грани фантастики. Он очень надеялся, что комиссар Эндрю перезвонит, до того как он успеет добраться до автомата оплаты в гастрономе на углу.
Грегори Эндрю: Грэг сплюнул на мокрую землю, полез за сигаретой, и только через минуту осознал, что пачка подошла к концу. Мгновенно промокший комок полетел в заросли, а комиссар полез в карман куртки искать нераспечатанную. Он привык. Человек такая скотина - привыкает ко всему. И к полуночным прокуренным кабинетам - тот же Колиньон пытался насадить в комиссариате закон здорового образа жизни, но быстро понял, что сделал ошибку: ребята ходили курить в специально отведенное место, где трепались и нихера не делали, а основные курильщики и трудоголики разрывались между перспективой потерять время и желанием покурить, а оттого срывались почем зря на всех, кто подворачивался под руку, и делали ошибки. И к вызовам, срывающим едва ли не с толчка. И к отчаянно скрипящей раскладушке, которую можно было поставить прямо в кабинете. И к бутылке коньяку, без глотка которого редко обходился конец рабочего дня. Коньяк - это потому, что ты не алкаш, Грэг. Ты просто снимаешь напряжение после тяжелого трудового. И отлично контролируешь ситуацию. Ты всегда контролируешь ситуацию - это стиль твоей раздолбаной жизни, черт побери. Дороги скоро размоет вконец. Хорошо бы «Рено» не завяз. Моро и ребята уехали с наступлением темноты. А что сказать? Дождь. С собаками что-то творится. Вокруг поля и фермерские хозяйства. Если преступник уже скрылся, то скорее всего едет сейчас как автостопщик с каким-нибудь дальнобоем и рассказывает жалостливую историю о том, как плечевая подсыпала ему какую-то дрянь в энергетик, а потом он проснулся рваный-драный и без машины. Эндрю согласился с доводами Моро - тот тоже был в своем праве, у него рабочий день не резиновый - и сказал, что на всякий случай поездит по округе. Поспрашивает. Мало ли кто видел кого. Все свои, все знакомы, чужака могли обнаружить. Или что необычное. Звонок Грэг принял как раз тогда, когда ехал к очередному фермеру, до этого почти чудом поборов искушение и отказавшись от местной бормотухи. На очереди был старик Бакари Дюбуа, эмигрант из окрестностей Абиждана, - почему-то некогда он выбрал именно фермерскую жизнь, не побоявшись, что местные не примут. Приняли, как приняла и земля - у Бакари росли самые лучшие артишоки в округе. Мать вашу. Он тут же пожалел, что сегодня решил побыть человеком и отпустил Моро. Одно дело, если бравые служители закона упускают какого-то не состоявшегося толком угонщика, до которого никому дела нет, и совсем другое, когда по округе бегает преступник, объявленный в международный розыск. По той самой округе, где, к слову, скрываются предполагаемый убийца девочки и дилер, распространяющий наркоту, от которой люди убивают, ведомые мыльными пузырями. Мать вашу через колено. Грэг, прежде чем перезванивать, набрал номер дежурного. Выматерил сходу. И изложил кратко ситуацию: предположительно Мартин Марешаль. Также предположительно - Луи Лувье. За комментариями - к экспертам комиссариата. Квадрат такой-то. Теперь это твое дело, парень, как выдергивать кандидатов на прочесывание местности. Эндрю дал отбой, прикурил сигарету, затянулся глубоко и набрал номер Бланшара. - Бруно, слышишь? Что еще?
Закон и Порядок: Звонок застал Бланшара на перекрестке "зебре" у магазина. Морось. Сумерки. Закованные в асфальт чахлые липки, оранжевый навес - маркиз "Brasserie" с музычкой. Мигал желтый огонек светофора - ночной режим. Ни души на улице, если не считать старушки с таксой и мопсом. Старушка ковыляла от фонаря к фонарю. Мопс и такса делали плюхи на асфальт и чинно семенили дальше. Старушка, кряхтя, нагибалась, держа сухонькую лапку на пояснице, сгребала плюхи пластиковым совочком в пакет. Европа. Бруно дряблой рысцой перебежал дорогу, роняя круассаны из пакета на асфальт, как Мальчик - с пальчик- переросток. Он ввалился на родную дотошна служебную территорию Комиссариата (мусорные контейнеры, стоянка, сетчатый забор) - Грег! Короче, слушай сюда, Колиньон едет домой через полчаса, уже всем вставил перцу, ну пронеслось торнадо. Я остаюсь на ночь в дежурке, уже диспетчера по трассам "перехват" объявили, по департаментам. Я тут еще раз звякнул в Лион по служебному. Есть у меня там человечек годный, может помнишь, комиссар Амори, дело "баскетболистки", в две тысячи шестом. Да, дылда неопознанная из реки... Ага... Ну так вот, я его попросил с похоронами душки-Марешаля разобраться. Он говорит там такие финансовые тузы и крали понаехали, что дышать нечем. Даже две шишки из правительства, зам министра Ортфе по иммиграции и социалке, еще одна гагара из минобраза и по охране детства. Все пятизвездочные отели заняты, журналюги кишат, как вши на клошаре. Жандармерия у морга оцепление держит. Ничего, я Амори знаю, он в щелку если надо без мыла пролезет. Он обещал за ночь сварганить ордер. Но если в гробу лежит наш клиент, я съем свою шляпу без горчицы. Чудес не бывает. Тут пахнет скандалом круче Уотергейта. Если что на связи до утра. С богом, Грег, отбой... Бланшар сунул мобильник в карман, будто наказал. Сунул унылый нос в хрусткий пакет. На дне болтался последний круассан в крошеве слоеного теста. Бруно вынул его неловкими опухшими пальцами. Покрутил у глаз, вздохнул, надкусил, пожамкал - из обгрызенного кончика нехотя выдавилась химозного цвета псевдоклубничная начинка (опасная для здоровья маркировка ГМО) и длинно капнула на лацкан мятого мышиного плаща комиссара. - Я же просил с нугой... - растерянно посетовал Бланшар. И его брови стали верхними треугольными скобками. - Человечество. Волки поедучие. - протянул потасканный комиссар и решительно хлопнула за ним на трех пружинах казенная полицейская дверь. примечания: Brasserie - тип демократичных французских кафе. Жандармерия - параллельная полиции структура, вроде российского ОМОНа, подчиняется напрямую Военному министерству. Уотергейт - легендарный скандал в правительстве США Ортфе - Брис Ортфе (Brice Hortefeux) министр по делам иммиграции кабинета министров при президенте Французской Республике Николя Саркози.
Грегори Эндрю: - Готов спорить на что угодно - есть шляпу тебе не придется, - проворчал мрачно Эндрю в трубку. У него еще оставалось около часа, чтобы заехать к Дюбуа. Потом надо было возвращаться в Ле Манн, просмотреть все то, что успели выяснить эксперты, написать отчет и составить несколько стандартных запросов в адрес городской прокуратуры. Если, конечно, гроб в Лионе окажется пуст. Или там окажется совсем не тот покойник - что Грэг полностью допускал такую возможность. Когда комиссар выезжал на шоссе, опустился туман, видимость стремительно приближалась к понятию нулевой - пришлось сбавить скорость, чтобы не влететь в аварию. Разговор с окрестными фермерами ничего не дал. Конечно, пару раз даже полем проезжали незнакомые машины - один раз какой-то «Лендровер» остановился едва ли не посреди дороги, как раз у границы частных владений, оттуда вышли несколько человек, поставили какую-то хрень и делали измерения. Хозяин уж было хотел пойти разобраться, что они забыли, но ребята быстро закончили, свернулись и уехали. В сторону Ренна, кажется. На вопрос, есть ли в данной местности какое-то укрытие, тот же Дюбуа пожал плечами. Он сам не знает. Может мальчишки местные в курсе, они где только не лазают. Но мальчишек разговорить о таком сам знаешь - сложно. Да и сейчас поздно уже - по домам шастать. Бакари, на которого история о председателей детского фонда произвела впечатление, пообещал поговорить потом сам с соседями, у кого еще дети в внуками в город не подались. Может, кто-то расскажет что-нибудь путное. Но все завтра, не раньше. Ночь Эндрю провел в комиссариате, а наутро только и успел заскочить домой, чтобы сменить костюм, вымыться и побриться. Колиньон, почти полностью оправдывая прозвище, собрал с десяти утра планерку и продержал весь состав добрых часа два. Состав трепетал и думал о том, чем может заработать отставной полицейский - повод был более чем серьезен: из Лиона пришел ответ. Гроб оказался пуст. Скандал разразился. Из комиссариата Эндрю направился в больницу.
Lonly: прям книгу можн писать
полная версия страницы